Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 31

Марсий окончательно потерял чувство реальности. Все, встречавшееся на его пути, оказывалось миражом. Вначале пригрезились Острова блаженных, потом – царство Аида. И одно, и другое обернулось иллюзией, как и то, что Агния любит его.

Ночью мужчине явился призрак его любви, иллюзия его самой сокровенной мечты. Но с первыми лучами солнца прекрасное видение растаяло, ушло туда, куда уходят сны. «Видно, боги показали мне мои собственные желания, которые я скрываю от себя самого, – решил Марсий. – Ведь я действительно больше всего на свете мечтаю быть с Агнией, мечтаю в ее объятьях забыть обо всем, что пережил. И пусть все окажется иллюзией! Все, кроме нас двоих и нашей любви!»

В прежней его жизни все тоже было иллюзорным. Что такое свобода, за которую он боролся? Разве не такой же мираж, как все прочее? Чем обернулось идеальное общество всеобщего равенства? Куда девалась дружба, в которой товарищи клялись друг другу? Где оно теперь, нерушимое братство восставших? Что значат сейчас все его идеалы, ради которых он жертвовал собой, проливал кровь, проявлял нечеловеческую стойкость, которым посвятил свою жизнь?

Как же ему когда-то было важно не сломиться, не сдаться, остаться до конца внутренне свободным. А теперь, когда весь смысл его жизни оказался иллюзией, хотелось лишь забвения и покоя.

Что-то подсказывало Марсию, что он попал, хотя и не на Острова блаженных, однако в то место, где сможет обрести и забвение, и покой, а, возможно, и блаженство. Только путь ко всем этим благам ему преграждает нечто, сидящее внутри него самого. А именно – та самая его внутренняя стойкость, несгибаемость, которой он всегда так гордился.

У этого сильного мужчины была его собственная ахиллесова пята, храбрец имел собственный страх. Больше всего на свете Марсий Аресский боялся оказаться слабым и сломленным. Чтобы не уязвить свою гордость, он готов был вытерпеть любую муку, любую пытку и не раз доказывал это. Гордость оказывалась уязвимее крепкого и выносливого тела, привыкшего к трудностям.

«Возможно, прав был Метафизий Платонид, – спросил себя Марсий, – моя слабость – в моей силе? В страхе показаться слабым?»

Марсию хотелось припасть к ногам Агнии Афродитской и рыдать. Но внутренний голос, голос его гордости, говорил, что слезы не достойны мужчины. Однако Марсий чувствовал, что именно слезы помогут ему освободиться от чего-то, сковывавшего его душу уже долгие годы сильнее кандалов. Надо только разрушить преграду внутри собственной души. Возможно, гордость – такая же иллюзия, как и все прочие идеи, которыми он жил?

«Сегодня ночью мне было сказано, что я не доверяю Агнии. Наверно, надо учиться доверять? – говорил себе мужчина. – Ведь это же – моя Агния, самый близкий мне человек! – но сомнения закрадывались в душу: – А вдруг и она предаст меня, как предали все остальные? Вдруг и ей нельзя доверять? – однако он тотчас же отгонял подобные мысли прочь: – Нет, надо доверять хотя бы потому, что она любит меня и сама доверяет мне. Это так явственно было сказано сегодня ночью. И это не было похоже на сон. Ну, а если не так, то я должен доверять ей, потому что сам ее люблю».

Марсий еще не закончил своих рассуждений, как услышал звон ключей, затем – грохот отодвигающегося засова. В дверь вошел угрюмый человек, одетый в черное.

– Марсий Аресский, госпожа ждет вас, – не громко, но торжественно объявил вошедший.

Глядя на слугу Агнии, Марсий вдруг понял, в чем состоит странность одежды мегапольцев. Во-первых, она имела рукава. Но это еще было немного знакомо – туники с рукавами Марсий видел пару раз на жителях северного Эротполиса. А, во-вторых, что самое странное, на ногах у мегапольцев тоже были рукава. Марсий слышал, будто что-то подобное носят кочевники из диких степей.

Сам же Марсий чаще всего обходился одной набедренной повязкой. В его родном племени, воспоминания о котором сохранились на всю жизнь, вообще носили мало одежды, а в Эротполисе, находясь в рабстве, он не успел к ней привыкнуть. Поэтому мужчина ничуть не смутился, когда, проснувшись сегодня, не обнаружил на себе вообще ни единой вещи.





Еще раз оглядев слугу в черном, Марсий подумал: «Интересно, этот человек доволен своим положением?»

– Послушай, приятель, – обратился он к вошедшему, – каково живется рабам в этом доме?

– В этом доме нет рабов, – строго ответил тот. – Я такой же свободный человек, как сама хозяйка, которая наняла меня. Разве не знаешь, что Агния Афродитская – противница рабства?

– Такого я о ней еще не слыхал! – удивленно покачал головой Марсий. – Приятная новость!

Однако следующие слова угрюмого человека поубавили его восторга.

– В этом доме есть лишь один раб, – поправил самого себя слуга Агнии. – Это – ты.

Но Марсий снова усмехнулся.

– Что ж, все начиналось с того, что я был рабом Агнии и смотрел на нее, как на небожительницу.

Служитель освободил ноги Марсия, но оставил чугунные цепи на его руках, затем вывел узника в коридор, где ждали еще три стражника.

И вот четыре вооруженных человека, похожие на свиту царя, повели обнаженного Марсия по зигзагам сумрачных коридоров, затем – по крутым ступеням каменной лестницы вверх. Нигде не было заметно ни факелов, ни фонарей, но потолок усеивали ряды огоньков, заливавших помещение странным холодным светом.