Страница 11 из 31
Целый месяц Марсий и Агния жили словно в собственном мире, не пересекавшемся с миром внешним. А внешний мир в лице Ультория Авторитария до времени не вторгался в их жизнь, выжидая подходящего момента. Жизнь любовников составляли тончайшие переливы чувств, неожиданнейшие смешения противоречащих одна другой эмоций. Часы сладостной неги перемежались то вспышками искрометных страстей, то полным растворением в стихии эроса.
Меж тем события в революционной республике разворачивались стремительно. Незаметно в Эротполисе не осталось никого из бывших господ. Одних успели выкупить из плена родственники. Другим пришлось завершить жизнь на эшафоте.
Вскоре за тем вне закона были объявлены также и многие из бывших рабов, занимавшие при прежних господах привилегированное положение. К ним отнесли бывших управляющих имениями, воспитателей хозяйских детей, а затем и всю домашнюю прислугу свергнутых хозяев.
Разумеется, в эту категорию включили и всех образованных людей. Они ведь одним своим существованием подрывали идею равенства. А всеобщее равенство было теперь объявлено главным законом республики.
Но как все могут быть равны, когда граждане Эротполиса самой природой поделены на два пола? Несколько дней кряду в революционном Сенате велись оживленные споры по вопросу о том, кого же ради великой идеи равенства следует уничтожить мужчин или женщин. Причем мужчины, заседавшие в Сенате, ратовали за уничтожение всех мужчин в республике, кроме них самих. А женщины – за уничтожение всех женщин, кроме них. Сошлись на том, что предписали всем гражданам свободного Эротполиса носить одинаковые туники серого цвета.
Кстати, к этом времени от первоначального состава революционного Сената едва ли уцелела четвертая часть. Один за другим недавние герои революции объявлялись врагами и отправлялись на казнь.
Совсем скоро на эшафоте стали оказываться и те, кто выражал сочувствие приговоренным. Затем – те, кто не особо пылко проявлял свою ненависть к ним или не посещал без уважительной причины мест публичной казни.
Также головы рубили абсолютно за все преступления, начиная от кражи яблока на рынке и заканчивая супружеской изменой. Ведь в светлое будущее нового Эротполиса должны были войти, в каком угодно малом количестве, но только светлые, новые люди.
Спустя месяц Марсий понес на рынок собственноручно выкованные в своей кузнице ножи и серпы. Согласно его взглядам, в новом обществе каждый должен был трудиться своими руками. Впрочем, Агнию он, конечно же, трудиться не заставлял.
– Скоро Ульторий Авторитарий останется один во всем Эротполисе! – воскликнул Марсий с порога по возвращении. – О, я высказал все, что думаю по поводу его персоны!
– И что он тебе ответил? – спросила Агния.
– Ничего, – тяжело выдохнул Марсий. – Проигнорировал, словно слова сумасшедшего. Только метнул на меня взгляд, пронизывающий насквозь. Так, должно быть, смотрит сама смерть. Но, самое страшное, что и все окружающие ответили на мои слова таким же молчанием, лишь удивленно озирались на меня, будто на помешанного. А когда я возвращался домой, все шарахались от меня, как от прокаженного. Даже старые знакомые переходили на другую сторону улицы. Казалось бы, только вчера этот народ поднял восстание! И вот, я вижу прежних рабов! …Не знаю, зачем говорю тебе все это. Но кому еще? – он грустно усмехнулся. – Когда-то думал, что у меня много друзей.
Марсий словно бы искал у Агнии поддержки, но стыдился этого. Он избегал встречи взглядов. Его сизые глаза нервно бегали. На губах то вдруг вспыхивала неуместная усмешка, то они вздрагивали, оскаливая зубы.
– Ты, должно быть, больше всего на свете ненавидишь рабство? – спросила Агния.
– А такое – в особенности, – продолжил он ее мысль, – когда становишься рабом не человека, а какого-то бездушного, безликого механизма. И все кругом сделались похожими не на живых людей, а на тени из Аида. Что толку таким рубить головы?! Эти люди и так уже мертвы и безголовы!
В продолжение всего этого разговора ощущалось, что внутри у Марсия все кипит. Ежеминутно мужчина сжимал кулаки, пытаясь сдержать себя. Но вот внутренняя буря вырвалась наружу.
Марсий швырнул в угол мраморную амфору. Та с треском раскололась на несколько кусков. За этим последовал звон летящих со стола глиняных чашек, грохот крушимой мебели.
Агния снова смотрела на Марсия с опаской. Вдруг она поняла, что впервые видит слабость этого сильного мужчины. Бушевала стихия, действующая словно через Марсия. И этот ураган был сильнее непобедимого героя. Самого Марсия в ту минуту будто бы и не существовало. Был один ураган.
«Возможно, все наши чувства и страсти, – подумалось вдруг Агнии, – есть не мы сами, а стихия».
Внезапно страх сменился философским настроением. На изнеженную аристократку накатил приступ барской лени и желания поразмышлять о метафизическом, что случалось с ней время от времени ни всегда в подходящие минуты. Женщина, подперев виски пальцами, уселась в позу задумчивости и, глядя на крушившего все вокруг Марсия, принялась размышлять о подлинном и неподлинном бытии, о заоблачном мире вечных идей, о форме и содержании, а затем – о молодом странствующем философе Метафизии Платониде.
«Конечно, любовником этот Метафизий был искусным, да и философом, пожалуй, тоже, – мысленно заключила Агния, забыв о прежнем своем мнении. – А главное, у него были золотистые кудри до плеч и большие бирюзовые глаза, – боковым зрением Агния видела неистовствовавшего Марсия. – Этот тоже собой красив и любовник хороший. А вот какой он, интересно, философ? Хотя к чему такому мужественному мужчине быть еще и философом?»