Страница 216 из 251
Глава 39. Она
Он кричал, метался, убегал, но обжигающий свет его нагонял вновь и вновь. Свет, обрекающий на боль, страдания. Не имеющий никакой пощады свет ослеплял до слепоты, погружая во мрак. Тьма окутывала душу, высасывая все соки, ослабляя и так обессиленного юношу. Он не хотел убегать, но бежал. Он не хотел испытывать боль, но мучился в агонии.
Синдзи кричал, умолял:
— ПОМОГИТЕ!
Но никто не слушал, никто не слышал. Его вопль тонул во тьме. Его крик тонул в визге врага. Визге, сводящем с ума. Визге, от которого в голове полоснуло ножом. Визге, обрушивающем всеохватный и всепоглощающий свет.
Бежал без оглядки, бежал, бросив всё. Он знал, что это неправильно, он знал, что пообещал себе не бросать никого. Но ноги неслись куда-нибудь, где не будет ослепляющего света, который прожигает до самых костей. Не будет визга, раскалывающего голову. Он просто бежал.
Бежал, бежал, бежал.
Но негде спрятаться, негде найти пристанище. Он один во всём этом безумии, все его бросили, покинули. Оставили сгорать. И он горел сочащейся изнутри болью.
— КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ!
Нет ответа на зов, нет ответа на просьбу. Вокруг только ослепляющая тьма, которая рычит, облизывается, чавкает, пожирая брошенную ей на съедение душу.
Синдзи пытался отмахнуться от твари, но как можно отмахнуться от того, что есть всё? Того, что тебя обволокло с ног до головы, того, что тебя пронзает до самых костей? Это невозможно, остаётся только мчаться в надежде найти выход из этого ада. Но от света не убежать в этом пустом и тёмном мире. Да, здесь правят бал свет и тьма. Тьма и свет. Закручиваясь в водовороте, они создают бесконечную пытку для того единственного, кто попался в их ловушку.
— МИСАТО-САН!
Очередной вопль тонет в ничто. Только свет отзывается на его потуги, обжигая в назидание всё сильнее и сильнее, — мол, молчи и смиренно прими свою судьбу. Кожа горит, глаза горят, внутри всё горит. Сердце полыхает пламенем — чужим пламенем. Кровь вскипела, и Синдзи ощущал, как его вены вздулись, причиняя чудовищную боль. Он хотел свернуться калачиком, зарыдать, закричать.
— ПОМОГИТЕ, УМОЛЯЮ!
Но он просто бежал на ватных ногах, которые плавились и погружались во тьму ничто. Синдзи всё сильнее вяз и вяз, боль поглощала его тело. Ещё немного — рассудок вывернется наизнанку.
Силы покидают, он ползёт на четвереньках, спасаясь от тёмного света. Но куда бы он ни зашёл, куда бы его ни занесло, обжигающий свет настигает, бросая его в очередную агонию. Отчаяние завладело Синдзи, и в безуспешной попытке спастись он воззвал к тому, кого ненавидел больше всего:
— ОТЕЦ… ПРОШУ!
Но он один. Один со своей болью. Один со своими страданиями. Один со светом и тьмой. Больше нет сил сопротивляться, больше нет желания убегать. Он не хотел прощаться с новой жизнью, он не хотел прощаться с новыми друзьями. Но тьма настолько ярка, а свет настолько тёмный, что хотелось сдаться и принять участь, уготованную им всеобъемлющим ничто.
— Я не хочу умирать…
Тёплая тень окутала его, прохладная тень вобрала его в себя. Не холодная тьма и не обжигающий свет, которые чужие, посторонние, не его. А родное, своё, близкое. Оно имело то, чего не было у всеобъемлющего ничто, — запах. Такой знакомый запах, который резко ударил в нос…
Тень его бережно обняла, спасая от света и уберегая от тьмы. Боль сошла на нет, агония прекратилась. Покалывающее блаженство разлилось по телу, чувство родного охлаждало раскалённое чужим пламенем сердце. Почти осязаемое чувство заботы исходило от тени. Он снова встретил утерянное, он больше не ощущал себя покинутым и брошенным.
— Мама?..
Ответа нет, но он и не нужен. Ответ прямо перед ним, только дотронься — и всё поймёшь. Ведь ответ — тень. Тень внутри монстра. Монстра, которым управлял Синдзи.
И Синдзи принял тень, и она разлилась множеством бесформенных сгустков, унося юношу далеко-далеко. Лёгкость и безмятежность окутали его, ощущение полёта поглотило его.
И он летел. Или падал? Или…
Он открыл глаза. Или думал, что открыл глаза. Или представил, что открыл их.
Мир перестал быть мельтешением всего и ничего. Он трансформировался, изменялся без воли на то Синдзи. Перед его взором рисовались очертания гор, рисовых полей, деревеньки: пейзаж, который так похож на Токио-3, когда Токио-3 ещё не было.
Синдзи и не заметил, что уже сидит в знакомом старом вагончике, который несёт его по знакомой деревеньке. Переливающиеся на вершинах гор последние лучи солнца тоже были знакомы. То же перестукивание колёс, те же семафоры. Но в этот раз мелькающие вокруг туда-сюда тени. Они проносятся мимо него, словно ускоренные какой-то странной прихотью местного божества. Когда тени останавливались, стояли, сидели — с трудом угадывались силуэты людей. Людей, которые когда-то жили, когда-то здесь были.
Прямо напротив Синдзи сидела молодая парочка, одетая, непривычно для него, в тёплую одежду. На женщине было лёгкое пальто и сапожки. Кутаясь в красный шарфик, она прильнула к плечу мужчины и о чём-то говорила. Мужчина ей коротко отвечал. Мужчина, в котором угадывался отец. Отец, который был ещё молод. Хмурый, как и всегда, но кротко улыбавшийся.
У Синдзи наворачивались слёзы, ведь есть только одна-единственная женщина, которую Гендо подпустил к себе за всю жизнь, — его мама, Юи. И вот она перед ним: молодая, красивая, счастливая. Ему так хотелось вскочить, обнять… но не мог. Неведомая сила, как и в прошлый раз, приковала к сиденью. Поэтому ему оставалось беспомощно наблюдать за ними и пытаться расслышать, о чём они говорят.