Страница 31 из 140
- Не, а я что – рыжий, что ли самый?!
По-моему, Верещагин с кактусом окончательно сроднился, когда неприлично хрюкнув, выдал:
- Вот тебе сейчас правду сказать или тактично промолчать? Потому как Чудища тут нет…
При этом он старался слишком уж громко не ржать. И получалось у него это откровенно плохо. Впрочем, я где-то в глубине души подозревала, что в комнате охраны, у мониторов, собралась небольшая такая толпа сотрудников, запасшихся попкорном и теперь наслаждающихся зрелищем. И мне даже не в чем было их упрекнуть, если честно.
Когда ещё такое увидишь-то?
- Да я её в первый раз вижу! – тут же начал отнекиваться Харлей, для верности ещё и перекрестился, ляпнув. – Вот те крест!
- Я нашла у неё на постели рыжий волос! – а мадам позиция сдавать не желала. Никак. Продолжая с упорством, достойным лучшего применения стоять на своём.
- А может, светлый? – полюбопытствовала, откровенно игнорируя возмущённые взгляды начальства.
Я тоже человек живой. Я тоже хочу иногда поразвлечься. Тем более, что меня очень сильно волновал этот вопрос и жуть как хотелось узнать, кто же будущий отец ребёнка?
- Нет, рыжий! – Генриетта Сергеевна вновь топнула ногой. Кактус на столе привычно подпрыгнул, но не упал, вовремя пойманный хозяйской рукой Харлея.
- А вы подумайте хорошо, Генриетта Сергеевна. Может быть всё-таки светлый? – Алёхин недовольно сощурился, а я меж тем продолжала делать предположения. – Или тёмный?
Тут почему-то напрягся Олег, кидая на меня предупреждающие взгляды и, от волнения что ли, начав ощипывать бедный, любимый мой кактус.
- Верещагин, - я прищурилась, нежно улыбнувшись. – Руки от драгоценного убрал. Или я тебя самого ощипывать буду.
К сожалению, для Олежки, Генриетта Сергеевна моё доброе слово услышала и даже повернулась, пытаясь понять, к кому это я обращаюсь. Увидев Верещагина, оценив намётанным взглядом его укомплектованность в плане внешности и платёжеспособности, мадам соизволила задуматься.
И выдать новую версию событий:
- Все трое! И рыжий, и тёмный и светлый! Жулики! Прохвосты! Я вас заставлю дитя обеспечивать!
- Ик! – Олежек от неожиданности даже не нашёл что сказать, поперхнувшись воздухом.
- Водички? – невозмутимо предложила, иронично вскинув бровь.
- Водки, - так же невозмутимо откликнулся брюнет и замолчал, решив, что так оно безопаснее будет.
- Итак, круг потенциальных отцов не только не сузился, но ещё и расширился внезапно, - я заинтересованно поглядывала за сменой выражения на лице бедной будущей мамы. То ужас, то отчаянье, то снова ужас, то страдание…
И мне это очень не нравилось, но пока надо разобраться с её матерью. А потом уже выяснить причины для таких резких эмоциональных скачков.
- Они совратили мою кровиночку! – взвыла пароходной сиреной мадам, сотрясая всё вокруг.
- Да на кой ляд она нам сдалась?! – вспылил Харлей, со всей не малой силушки своей, ударив кулаком по столу. Монитор подпрыгнул от неожиданности, но устоял. Я наградила начальство суровым, недовольным взглядом.
Начальство имело совесть смутиться. Правда, ненадолго. Секунд так на тридцать. После чего оно вновь рявкнуло:
- Знать не знаю, кто вашей драгоценной кровиночке ребёнка заделал, и знать не желаю. А за клевету, мадам, можно не только по роже получить!
- Вообще-то, она вроде как дама…
- Вообще-то мне это щас до одного места, отмороженная наша. Что это за цирк и какого зверя мы в нём участвуем?! – это уже Михаил Александрович подключился, сверля меня недружелюбным взглядом. И я, честно говоря, не представляю, до чего бы мы договорились, если бы не одно «но».
Вечер, мать его, перестал быть томным! Особенно, когда во внезапно наступившей тишине раздалось хриплое, полное муки и невыразимого страха:
- Рожаю…
Повисшее изумлённое молчание нарушило всего одно слово, в исполнении Верещагина. Оно самым лучшим образом отражало суть происходящего, и было это слово:
- Пи*дец!
И оно же как нельзя точно характеризовало наше общее состояние полного охренения, которому, как ни странно, поддалась даже я. Только вот в себя пришла гораздо быстрее, подорвавшись с места и набегу раздавая команды:
- Харлей, Алёхин – девушку под руки и на диван! Верещагин! Перестань обгладывать мой любимый кактус и вызывай скорую, быстро! Генриетта Сергеевна, прекращаем изображать неприкрытое удивление, и займитесь дочерью! Хотя бы сейчас! И чего уставились на меня, как на восьмое чудо света?! Живо!
Вот уж не знаю, что подействовало больше, мой командный тон или же стон, изданный несчастной жертвой мужского произвола, но спустя минуту в кабинете дым стоял коромыслом. И только мать виновницы переполоха продолжала требовать призвать к ответственности предполагаемых отцов и чуть ли не кидалась грудью на амбразуру. И это пока её драгоценная доча попискивала от боли и сжимала до хруста мою руку.
Моему терпению пришёл окончательный и бесповоротный конец, когда явившихся врачей скорой эта дама решительно не пускала их к роженице, ругаясь и отпихивая их от дивана. Пытаясь своим непререкаемым для кого-то авторитетом выставить их из кабинета.
- Олег Геннадьевич, посидите с девочкой, - тихо попросила, сузившимися от гнева глазами глядя на бушующую Генриетту Сергеевну. А когда Верещагин послушно уселся рядом с постанывающей девчонкой, поднялась и, преодолев разделяющее нас расстояние, отвесила тётке пощёчину.
Та замерла, заморгала и нашла себе новую жертву в моём лице. Только прежде, чем она успела открыть рот, я заговорила первой, спокойно, равнодушно и очень холодно роняя слова: