Второй шанс

— Ну, наконец-то! — Ольга встала так резко, что ударилась обо что-то коленкой. — Ой, простите…

Соберон, который половину фильма прижимался к ее ногам, быстро вскочил.

— Нет-нет, это вы извините меня, сэйя докторка. Я… задумался. Вам было удобно сидеть?

— Да. Спасибо. А вам?

— А мне… — молодой человек расплылся в широкой улыбке, — было не просто удобно, а ужасно приятно. В такой компании…

— Вы гомосексуалист? — женщина демонстративно покосилась на стюарда Чаки, который все это время тоже сидел на полу. Рядом с Собероном.

— Нет! — воскликнул он с таким пылом, что Чаки заинтересованно оглянулся. — И могу это доказать!

— Что, прямо сейчас?

— Нет. Не здесь. Мы можем перейти в другое место… в более подходящую обстановку… Здесь слишком шумно и многолюдно. Нам могут помешать…

Вокруг действительно шаркали ногами, толкались, расходясь и обсуждая сравнительные достоинства двух фильмов. Разобрать отдельные фразы было сложно, и Варвич, заметив, что мальчик-мажор стоит слишком близко к Ольге и что-то начинает шептать ей на ухо, стал решительно пробираться сквозь толпу.

— Я вам верю, — женщина отстранилась. — И в доказательствах не нуждаюсь.

— Уверены?

Ответить она не успела — на них, отпихнув какого-то аспиранта, налетел Варвич:

— Убери руки!

Толчок вышел неожиданно сильным — взмахнув руками, Соберон отлетел на пару шагов и врезался в тумбочку, на которой стоял кофейный автомат. Тумбочка была приварена к полу и составляла часть оборудования, а вот кофейный автомат — нет. Задетый локтем парня, он упал на пол. Внутри что-то хрустнуло. Вскрикнула какая-то из лаборанток.

— Ты! Ты… — удар поясницей о край был весьма болезненным, но уязвленная гордость болела сильнее.

Выпрямившись, Соберон пошел на Варвича:

— Ты… да ты…

— Не трогай ее, — предупредил старший помощник.

Больше он ничего не успел добавить — в следующий миг Соберон ударил.

Для рафинированного «дядюшкина племянника», которому было откровенно скучно на борту, удар вышел мастерским. Не ожидавший прямого в челюсть, Варвич пропустил первый удар, клацнув зубами. Рот наполнился кровью, и это привело старпома в бешенство. Чтобы его на его корабле колотил какой-то сухопутный мажор?

И он ответил. Ответил с высоты жизненного опыта и пары горячих точек, которые успел пройти в ранней юности.

Соберон получил такой хук снизу, который заставил его согнуться пополам, хватая воздух ртом и держась за живот. Впрочем, он не остался в долгу и с разгону попытался атаковать противника, как тараном, боднув головой. Однако его перехватили чуть ли не на полпути и отправили в недолгий полет куда-то под стол.

На разные голоса закричали женщины. Оба профессора хором требовали прекратить это безобразие, и команда «Баядерки» ринулась разнимать драчунов.

На Варвиче повисли сразу двое — механик Брежняк и пилот Гурвиль. Не успевший подняться с пола стюард страховал его ноги. Киборг Рыжик, в чью память не входили навыки рукопашного боя, зато была закачана полная программа «Не причинение зла насилием» просто заслонил от него Соберона, которого тем временем выволакивали из-под стола остальные. Лаборант брыкался, матерился и грозил подать в суд сразу на всех присутствующих.

— Чтобы я… чтобы меня… урод! Сволочь! Да ты у меня по полной сядешь, — задыхаясь, выкрикивал он.

— Растащить, — коротко распорядился Гримо.

К нему шагнули оба профессора.

— Это возмутительно! — воскликнул Трент.

— Это позор! — добавил Якорн. — Куда вы смотрели? Если это по-вашему норма, то что тогда беззаконие?

— Вы капитан или нет? — подхватил Трент. — Что у вас за люди? Это бандиты какие-то…

— Обоих под замок. Студента — в каюту, старпома — на «губу». До выяснения! — не глядя на профессоров, распорядился Гримо.

— Я не дам запирать моего студента! — уперся профессор Трент. — Он ни в чем не виноват!

— Разберемся, — коротко ответил капитан, с трудом удерживая себя в руках. Он летал вот уже шестнадцать лет — сперва на других судах, сначала пилотом, потом старшим помощником, а под конец и вовсе капитаном, когда предыдущего хватил удар. На одном он провел четыре с половиной года, на другом одиннадцать местных месяцев. И это не считая обычной летной практики и мелкой подработки на один рейс. Последние восемь лет были отданы «Баядерке». Но ни разу в его экипаже не случалось подобного. Да, были споры и ссоры. Да, случались драки. Но ни разу этого не происходило в начале рейса, когда люди еще не озверели от замкнутости пространства и не начали бросаться на своих. Хотя, какое там «своих»! Пассажиры издавна считались «чужими». С ними не связывались, потому что пассажиры и грузы — это деньги, свобода, жизнь, наконец. И подставиться так… нелепо! Что произошло?

— Я…сожалею, — громко сказал он, обращаясь сразу ко всем. — Этот случай будет расследован. Меры к наказанию приняты соответствующие. Обещаю, что ничего подобного больше не повториться.

— Еще бы! — ввернул профессор Трент. — Наш университет больше никогда не заключит с вами контракта! Ни при каких условиях! И этот полет…

— Желаете вернуться и разорвать контракт? До Оханы осталось всего шесть дней полета.

— Шесть дней на борту с маньяком! Он нас всех тут поубивает! — взвился профессор.

— Зато триллер будет покруче, чем «Рассвет над пожарищем», — хмыкнул пилот. — Даже название придумывать не надо. «Шесть дней наедине с убийцей». Камеру поставишь? — обратился он к связисту.

— Легко, — отсалютовал Бруно. — Хоть в каждой каюте могу по «жучку» приделать. Было бы, кому потом смонтировать все это в нормальный фильмец…

— Вот тот, кто маньяка прибьет, и смонтирует. И заграбастает себе весь гонорар с проката, — усмехнулся вернувшийся Брежняк. — Пошли, — хлопнул он связиста по плечу, — поищем места, куда их удобнее ставить. А вы, ребята, пока роли распределите, что ли…

Они покинули кают-компанию, направившись в рубку, чтобы там без помех предаться расчетам. Извинившись перед всеми, ушли стюард Чаки и энергетик Туча — проверить работу всех систем. На поле боя у экрана остались только ученые

— Вы что, с ума сошли? Вы серьезно решили кино снимать? — чуть не завизжал профессор Трент.

— А что? — Гримо взглянул ему прямо в глаза. — Хорошая идея. Как раз будет, чем заняться.

— Хорошая? Стоять и смотреть, как этот маньяк нас всех по очереди режет?

— Ну, я еще не знаю, будет ли он резать, душить или просто сворачивать шеи. Варвич три с половиной года в космодесанте служил. Уволен за неподчинение приказу, — на самом деле он был дезертиром, но отказаться лезть в самое пекло, куда их взвод открыто послали на убой, прикрывая генеральские задницы, это ведь тоже не подчинение. — Так что он может вспомнить старые армейские навыки…

— И начнет убивать!

— А что вам мешает убивать в ответ? Или вы будете стоять и ждать своей очереди?

— Но это… глупо!

— Вот именно, профессор. Вы делаете гору из мыши. Да, произошел вопиющий случай. Но он будет расследован. Обещаю, что выявлю виновного и накажу согласно корабельному уставу. Кем бы он ни был! Понятно? Всем спасибо за прекрасный вечер. Все свободны и можете покинуть кают-компанию. Отбой!

И первым, чеканя шаг, направился к выходу, в дверях столкнувшись с Ольгой. Женщина-врач покинула кают-компанию, отправившись оказывать драчунам первую помощь, и вернулась как раз для того, чтобы услышать последние слова капитана. Оба вздрогнули, едва не налетев друг на друга.

— Прошу прощения, — машинально ответил Гримо.

— Нет, капитан, это я… прошу прощения, — женщина прикусила губу. — Я… когда мне подать рапорт?

— Вы о чем?

— О списании на берег. Или как это у вас называется? На грунт?

— Так, — Гримо взял ее за локоть, выволакивая в коридор, — что еще случилось?

Воображение тут же нарисовало свежий труп — кто-то из драчунов получил-таки повреждения, несовместимые с жизнью. Тот парень, Соберон, когда его выволакивали из-под стола, еле шевелился. Неужели он уже… а Варвич, значит, действительно…