Подумай дважды

 Поставив ведро с прозрачной водой на крыльцо, Егор сел рядом и разогнул спину. Уговорив мать отдохнуть, он переоделся в старую клетчатую рубаху, джинсы и резиновые сапоги и с энтузиазмом принялся хозяйничать возле дома, вспомнив прежние времена. Следовало признать, что колка дров, починка забора, латание крыши на сарайчике выматывало не меньше, чем тренажеры в спортзале.

Зачерпнув старой эмалированной кружкой только что добытую из колодца воду, Бритт с удовольствием выпил ее в несколько глотков. Зубы от холода заныли, но Егор улыбнулся и поднял голову кверху, опершись о деревянный настил локтями.

Он забыл, как легко дышится дома. Дождь прекратился, и воздух наполнился запахом прелых листьев и знакомых деревенских запахов. Дозор мирно дремал в отремонтированной будке и не реагировал на лай соседских псов. Легкий ветерок шевелил листья стройной березки у ворот, которую он посадил перед тем, как уехать в город на учебу. С тех пор двор и старый дом почти не изменились, разве что мама раз в три года белила стены и красила оконные рамы в любимый голубой цвет.

Со временем, когда Егор заработал первые приличные деньги, он предложил матери перебраться в город и даже присмотрел маленький уютный особнячок, но та отказалась переезжать с родного подворья, где почти столетие жили Бриттовы.

Тогда Егор решил построить новый дом в деревне, но Мария Николаевна Бриттова, заведующая старой деревенской библиотекой, и тут проявила характер, заявив, что ей удобнее жить в старом доме.

Бритт вздохнул и подумал о том, что теперь, когда мама болеет, следует еще раз попытаться ее переубедить. Если не удастся, тогда он насильно поставит в доме насос, чтобы не нужно было носить воду из соседнего двора, а еще проведет газ, тем более что трубу в деревню уже проложили. Газом отапливались школа, больница и новые дома. Конечно, все это не могло заменить потрескивание в топке сухих дров, навевающие на размышления тлеющие угли, да и саму печь – неизменный атрибут родного дома. Но когда хочешь сделать жизнь родного человека хоть немного удобнее, тут уж не до ностальгических мелочей.

– Не замерз, сынок? – На крыльцо тихо вышла мама, закутанная в большой шерстяной платок, и Егор помог ей сесть рядом. – В одной рубахе холодновато.

– Я поверх футболки надел. К тому же она теплая, фланелевая.

– Только старая и стиранная–перестиранная, аж светится. Выбросить хотела, но вспомнила, что ты ее любишь.

Мама застегнула на нем верхнюю пуговицу и обняла, как в детстве. Это, наверное, выглядело смешно – маленькая, хрупкая женщина обнимает здоровенного мужика, будто хочет защитить от всех невзгод своим тщедушным телом, но Егору не хотелось смеяться. Он благодарно чмокнул мать в макушку и позволил тонким рукам гладить свои широкие плечи. Легкие, почти невесомые движения дарили ему покой. Эта добрая женщина могла сделать счастливым какого–то хорошего человека.

– Тебе не следовало вставать. Полежала бы. Или, еще лучше, поехали–ка в город. Я тебя врачам покажу.

– Не беспокойся, Егорушка. Я справлюсь. Да и хозяйство оставить не на кого.

– Дозора? Его тетя Валя покормит.

– Курочки еще. И библиотека.

– Ма, ты сама понимаешь, что это отговорки.

– Не хочу я в больницу. Никак не могу забыть, как бабушка Настя там лежала.

Егор тоже помнил, как умирала женщина, вырастившая его мать. К тому времени он уже закончил университет. Родители маленькой Маруси сгорели, но его дедушка успел выбросить из окна единственную дочь. Анастасия Бриттова перенесла потерю так же мужественно, как похоронку с фронта, и всю свою жизнь посвятила любимой внучке.

Он больше не стал настаивать на госпитализации, чтобы не расстраивать мать. Он заговорил о другом.

– Ма, я все хотел спросить, да как–то…

– О чем? Я отвечу на любой твой вопрос.

– Почему ты не вышла замуж?

– Ты всегда любил задавать сложные вопросы.

– Если не хочешь, не говори.

– Я просто не знаю, что сказать. Так бывает. Не повстречала я больше такого человека, с которым мне захотелось бы разделить свою жизнь.

Мария Николаевна поправила платок, и теперь уже Егор обнял ее, прижав к себе.

– Ты у меня еще такая молодая и красивая. Ведь был же у тебя кто–то.

– Ты о своем отце?

Егор кивнул и прижал ее голову к своей груди. Ему вдруг захотелось узнать то, о чем он не решался спрашивать. Возможно, это случилось потому, что он сам едва не стал родителем? Трудно сказать.

– Я уже говорила тебе, что он погиб.

– Мне казалось, что ты сказала это потому, что я был слишком маленьким и многое не понимал.

– Я никогда не лгала тебе, сыночек. Твой отец действительно погиб.

Мама замолчала, будто воскрешала в памяти те давние годы, а Бритт терпеливо ждал, пока она соберется с мыслями.

– Помнишь, в лесу есть полигон? – Егор кивнул, ласково поглаживая ее маленькую ладошку, а она тем временем продолжала. – Я только окончила школу, когда там проходили учения. Военные квартировались в деревне. Твой отец жил в нашем доме. Видный, статный такой, на тебя похож. Я влюбилась в него, как говорят, по уши. Бабушка Настя, видимо, заметила, что творится у нее под боком, но поделать ничего не могла. Учения закончились, и он уехал, но каждую неделю писал мне письма, обещал, что приедет и обязательно заберет с собой. Я тоже писала. В часть. А потом поняла, что беременна. В тот день, когда я собиралась ехать в город, чтобы рассказать ему об этом, пришло новое письмо, где он сообщал, что уезжает в Афганистан. Он обещал вернуться. Но не вернулся.