Шальная мельница

- Да что случилось? Чего ты так резко убежала? Из-за Ирины?

- А из-за кого еще? – чувствую, как сия тема, мысль дает силы играть и притворяться. Немного расслабилась, успокаивается дыхание.

- Я думал, тебя это уже не коробит.

- Не теперь.

- Ну, Лиль…

- ЧТО ЛИЛЬ? Ведь ты мог, мог на ней не жениться, со мной остаться, моим и дальше быть!

- НЕТ, ЛИЛЯ! НЕТ! – грубо перебивает, орет (невольно плюясь) в лицо. – Не мог. И ты знаешь почему. Я тебе уже тысячу раз повторял. Или тебе напомнить, что у меня был бизнес?! Да еще какой! И как эти твари у меня его отжали! Каждая вошь так и норовила урвать для себя кусок, ноги об меня вытирала. Как угрожали, как прессовали. А женитьба на Ирине – решила всё. Так что НЕТ, Лиля. НЕТ. С волками жить – по-волчьи выть. Иначе ни хрена бы у нас с тобой не было! Ни хрена!

- А у нас и так ни хрена нет! У тебя – своё, у меня – своё. В том-то и дело, Миш! В том и дело, что НАС - нет!

Прикрыл веки и шумно, тяжело вздохнул Ярцев, подавляя бешенство.

А я уже тише говорю, учтиво, практически, шепотом:

- Да и бизнес твой… сам говорил, не такой уж святой был. Так что... грех жаловаться.

- Лиля, - живо перебивает. Взгляд в глаза. Отвечаю той же уверенностью и холодностью (гордо задрав нос), внимательно слушаю. – Давай не будем ссориться. По крайней мере, не здесь.

- Я с тобой никуда не поеду, - резко, жестко сычу.

- Не хочешь – не надо. Но давай, хотя бы, в машине поговорим.

- О чём? – едко.

- О нас. Потому что для меня «мы» всегда были и будем. У меня семья с тобой, а не с ней, даже если в паспорте - иначе.

- Сукин ты сын. Знаешь ты это? У тебя ребенок скоро родится!

- Ты тоже можешь мне родить.

Рассмеялась желчно, давясь осознанием услышанного. Закатила глаза под лоб, отвернулась на мгновение.

- А что ты думала, я отступлюсь? И, вообще, будто этот вопрос стал впервые.

- Я. не. хо-чу. быть. твоей. любовницей, - мерно, четко, едва не сплевывая слова в лицо. – Я устала тебе это повторять!

- Лиля, гад этот скоро сдохнет, все дела перейдут ко мне - и я на**й пошлю эту твою Ирку.

- Мою, да?

(игнорирует)

- Разведусь и женюсь на тебе. Тебе, б***ь, сколько еще раз это повторять? Сколько ты можешь ворошить все это? И ныть?!

- Ныть? – язвлю, нервно кивая головой. – Конечно, ныть. А ребенка куда денешь? Тоже… за ноги в прорубь, как и Ирку? Разведется он. Да никогда этого не будет. Даже после смерти старика, ты будешь ссать и страшиться мнения его лизоблюдов.  И не надо мне тут втюхивать. Живи, как знаешь. … но без меня.

Вдруг резкое движение – впритык, хватает за затылок и притягивает к себе, замыкая в стальных объятиях. Пытаюсь выдраться силой – тщетно, слабее этого подонка. Еще трепыхания  – и покорно замираю, невольно закрыв глаза; внимаю жесткому шепоту:

- Ты – моя. Так было, и всегда так будет. И ты родишь мне детей. И всё у нас будет с тобой хорошо. Так что бросай брыкаться. А Ирка - … есть Ирка. Не твоё это дело. Как и залёт её. Тем более, сама знаешь, я всячески этому препятствовал. Но… видимо, на роду написано. Как и то, что две бабы у меня. Но, что есть, то есть. Так что терпи... молча.

Нервно шмыгаю носом, догорая на пепелище твердой самоуверенности.

«Хреном тебе на лбу написано, а не на роду. Будто я не знаю, что не одна у тебя я такая. За года, что со мной, троих лично видела. Разве что, из постоянных – только я».

- Поехали к тебе, - неожиданно шепчет. Уже более мягко, добро, словно заговор.

Господи, только не обратно. Только не в эту петлю безысходности и никчемности. Я же не выдержу.

Отпускает (послабляет хватку, а затем и вовсе шаг в сторону, хотя руки все еще на моих плечах – отчего резко распахнула я веки). Взгляд в лицо.

Проглатываю слёзы.

- Пошли, Лиль. Всё наладится. Только верь мне. Хорошо? – приблизился, так что ощутила его дыхание.

Глаза встретились.

Попытка (его) поцеловать меня, но, тут же, увиливаю, словно страшась обжечься.

Сдержался, лишь тяжело вздохнул и скрипнул зубами.

Первая решаюсь пойти обратно, в сторону универа, на стоянку.

Поспешно последовал за мной.

Иду, бреду, едва переступаю с ноги на ногу, заплетаясь, словно пьяная, виляя между машинами. Тихо молюсь Господу. Если, конечно, я на это способна, и если этот бред можно назвать молитвой. Казалось, сей путь – по эшафоту прямиком в ад. Я же не сглуплю? Не отступлюсь? Снова не полезу в западню? Не растрачу свои силы сопротивления на нелепую тарабарщину?

И вдруг - вот оно. Глаза впились взором в знакомое лицо, как в святой лик - очи послушника.

Резко торможу, разворот – и дерзкий, отчаянный взгляд на Ярцева. От неожиданности даже оторопел тот. Пристально, с опаской уставился мне в глаза.

- Что?

Ухмыляюсь, словно смертник, своей скорой победе. Своей свободе.

- Почему ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя?

Обомлел. Бледность волной обдала лицо.

Смолчал.

- Неужто тебе плевать, даже если… в душе я тебя ненавижу за всё, что ты сделал мне, со мной? Даже если ты мне омерзителен? И хочу другого?

- Что ты несешь? – страх отчетливо начал раздирать его глаза, хотя и всячески сей гад попытался скрыть это.

Обмерла я, осознавая, что на самом деле эта (якобы) ложь – стопроцентная (жуткая, невероятная, но) …

- Правду, - поджала театрально губы и закивала головой. – Мишань, правду. Настоящую, неприкрытую. У меня есть другой, и я люблю его, и всегда любила. - Глоток сил для вранья, – и он меня любит. И я у него одна. И женится он на мне, в  отличии от тебя. Так что я рада, - шаг ближе хватаю за локоть, но мигом тот отдергивается в сторону; заметно, как пытается держать себя в руках, чтобы не кинуться и не вгрызться мне в глотку, - я рада за вас с Ирой. Это - ваш шанс, не профукай. А тот, о ком я говорю, – мой.