Страница 53 из 56
В больнице меня продержали недолго. Со мной побеседовал психолог. Не знаю, что он увидел, мне казалось, я отвечала на вопросы спокойно и трезво. Но когда в палату заглянул полицейский, врач посоветовал ему пока не трогать меня. Так было лучше — до общения с полицией надо было придумать, что им говорить. Во всяком случае, рассказывать, что Максим запер меня в подвале, я не собиралась.
Доктор настойчиво советовал остаться на несколько дней в больнице, но я не захотела. Подписала отказ и позвонила Светке с просьбой привезти какую-нибудь одежду и деньги. Переодевшись, пресекла её вопросы, пообещала на всё ответить потом и уехала домой на такси. Хорошо, что родители жили на даче, мне нужно было побыть в одиночестве, поплакать и подумать.
Этим я и занималась несколько дней — ела, лежала на диване и свыкалась с новой реальностью. Было нелегко. Иногда меня накрывало, особенно, когда я представляла судьбу своей родной мамы. Оплакав её, я смогла примириться с этим. И в утешение мне было то, что теперь я знала — она меня не бросала, а любила и беспокоилась обо мне.
Потом я думала об Ольге — у меня была сестра, я нашла её и потеряла одновременно. Очень больно было понимать, что она даже не подозревала о моём существовании. Но опять в утешение мне осталась Лена — моя племянница. Произнеся это вслух, я засмеялась и долго не могла успокоиться. Если бы это слышал психолог, боюсь, не отпустил бы меня домой. А ещё мне предстояло как-то мягко рассказать всё родителям и Лене — они имели право знать правду.
Только об одном я не позволяла себе думать — о Максиме. Сначала я поняла и приняла несколько важных вещей. Во-первых, с удивлением прислушиваясь к себе, осознала, что не обижаюсь на него и не считаю, что он меня предал. Это казалось странным, но я действительно воспринимала его поведение, как большое заблуждение, вызванное сложными обстоятельствами.
А во-вторых, несмотря на это, я чувствовала, что быть вместе мы больше не сможем. То, что произошло, будет всегда стоять между нами — не забыть, не изменить. Вот так случилось. Это как катастрофа, в которой никто не виноват, но она меняет жизнь человека, делая недоступным то, что раньше было вполне возможным. И бунтовать бесполезно, становится только больнее. Нужно просто принять и примириться. Видимо, Максим тоже пришёл к подобным выводам. От Лены я знала, что он уже вышел из больницы, но ко мне не приехал и не звонил.
***
А жизнь, как ни странно, не останавливалась. Лето закончилось, я снова пошла в институт. Родители вернулись в город, и я аккуратно рассказала им то, что теперь знала о своём рождении. Конечно, им было тяжело. Мама плакала, обнимая меня, отец держал за руку и её, и меня, еле сдерживая слёзы. Но мы справились — это даже больше укрепило нашу семью.
Лена вернулась из Испании, и у нас состоялся нелёгкий разговор. Осторожно выбирая слова, я объяснила, что найден убийца её матери, и в процессе расследования выяснилось, что её мама моя сестра. Девочка не была шокирована. Мне кажется, в глубине души она, так же, как и я, давно чувствовала нашу связь, и теперь это просто подтвердилось официально.
Мы сделали тесты на родство и получили бумаги, в которых говорилось то, что мы и так уже знали. Лена вернулась в свою школу, мы регулярно встречались, она познакомилась с моими родителями, и через некоторое время мы стали ощущать себя членами одной семьи.
Был ещё один человек, которому я рассказала историю своего рождения — баба Люба. Мою машину пригнал из Михайлово по моей просьбе знакомый, а через две недели я приехала туда сама. Мы долго разговаривали, плакали и обнимались. Она называла меня внучкой и, чтобы полностью в этом удостовериться, просила тоже провести исследование. Я не очень этого хотела, но пообещала. Мне не удалось выполнить обещание — через месяц она умерла. У меня осталась возможность узнать, кто мой отец, выполнив тест на родство с сёстрами Петра, но я не стала этого делать. В данном случае я предпочитала не знать.
Я не поддерживала отношения с женщинами, а Лена иногда общалась по телефону с младшей из сестёр. Им, конечно, уже всё сообщили о настоящей смерти их брата в полиции, которая проводила своё расследование. Мне тоже пришлось несколько раз побывать у следователя.
Меня особо не мучили вопросами. Правда, попадались и такие, на которые я не хотела отвечать. Тогда я ссылалась на стресс и шоковое состояние, приложив справку от психолога. Они от меня отстали, а я благодаря этим разговорам и своим догадкам смогла сложить почти полную картину того, что произошло. Конечно, часть картины оставалась в виде версии, особенно то, что касалась давнего прошлого. Но меня это, за неимением лучшего, устраивало.
***
Действительно ли моя мать изменяла мужу или это были его фантазии — неизвестно. Тогда, на берегу, Пётр признался, что давно сомневался в верности жены и даже подозревал, что Ольга не его дочь. А когда узнал, что Маша ждёт второго ребёнка, сразу решил, что не от него. Он скрывал от всех её беременность и не выпускал из дома. Это явно говорит о продуманном преступлении, как и уничтожение всех фотографий.
Думаю, моя бедная мама подозревала, чем всё может закончиться. Видимо, ей некуда было идти. А может, и правда, муж держал её всё время взаперти. Когда у Маши начались схватки, посадил её в лодку и уплыл подальше.
Скорее всего, он не дал ей рожать дома, чтобы не оставлять следов, заранее планируя представить дело несчастным случаем и исчезнуть. Жене сказал, что везёт её в больницу, но вряд ли обманул. Свои предчувствия она передала мне в виде моего кошмарного сна. Из бессвязного бормотания Петра на берегу я узнала, что родилась в лодке на середине реки. Потом он вытолкнул мою маму за борт, а меня отнёс в детский дом в другом районе.
Где он провёл пятнадцать лет, полиция пока не выяснила. Но пять лет назад он вернулся в Михайлово, наверняка, предварительно убедившись, что там почти не осталось никого из тех, кто знал его раньше. Он сильно изменился и всегда носил кепку с широким козырьком. Баба Люба сама удивлялась, как не узнала его. Говорила, что он редко бывал в той части деревни, где она жила. Конечно, она его видела, но всегда издалека и никогда с ним не разговаривала.