Страница 46 из 56
— Тебе чего Тонька наговорила? Небось Ольгу ругала, что та неблагодарная, и всё такое? Она её всегда не любила. Перенесла свою ненависть с матери Ольги на неё саму. Я тоже виновата перед ней, не смогла защитить. Говорила Тоньке, оставь ребёнка в покое. У неё и так жизнь нелёгкая, без родителей рано осталась, да ту разве остановишь. Придиралась она к девочке постоянно, ругала её и попрекала часто. Поэтому Ольга и сбежала отсюда, как только смогла.
— А почему она не любила мать Ольги?
— Она Петра сильно любила и хотела ему хорошую партию. А не эту бесприданницу, как она Машу называла.
— Ваша сестра говорила, что Маша гуляла от мужа, это так?
— Не знаю, может и гуляла. Только я её не осуждаю. От такого мужа любая бы загуляла. Очень жестокий он был, думаю, бил её даже.
Подтвердились мои подозрения. Скорее всего, всё, что рассказала старшая сестра, не соответствовало истине.
— А что вам известно о том, как погибли ваш брат и его жена?
— Очень мало. В тот год Маша много болела. Я даже хотела приехать к ним месяца за два до гибели. Думала помочь, но Пётр не разрешил. Сказал, что у Маши что-то заразное, и он за меня беспокоится. Если честно, я не поверила, но не спорила. С ним вообще было трудно спорить. Очень упрямый был, и взгляд такой — мурашки по спине. Я тогда спросила про Ольгу, предлагала взять её на время. Он сказал, что подумает, тем более, девочка, в основном, у соседей жила. Но не успел её к нам отправить. Про сам несчастный случай знаю только от соседей. Это весной было, как раз лёд на реке сошёл. К ним поздно вечером прибежал Пётр. Сказал, что Маше плохо, её нужно везти к доктору, и попросил лодку. Вот и всё, больше их никто не видел. До доктора они так и не доплыли. Лодку перевёрнутую через неделю нашли, её к берегу прибило недалеко от деревни. А тела их так и не нашли. Знаю, Ольга потом поставила кресты на местном кладбище, чтобы было, куда приходить погоревать. Надо мне выбраться туда. В этом году ведь годовщина их смерти, двадцать лет уже прошло.
У меня оставался ещё один вопрос, тот, который испугал старшую сестру — как они узнали о смерти Ольги? Задавая его, я думала, что и Валентина не станет отвечать. Она действительно напряглась, потом подняла глаза и произнесла:
— Неприятный это вопрос для нас. Ты подумаешь обо мне плохо, и поделом. Но я, правда, чувствую свою вину перед Ольгой. Если ты говоришь, что это её дочке поможет, так и быть скажу. Письмо нам пришло, вернее не пришло, а в почтовый ящик его бросили. Просто белый конверт, в нём бумага с печатными буквами. Там было написано, что Ольга умерла, а Лена теперь богатая наследница, и нам надо забрать её к себе. Письмо это Тонька сразу сожгла, а идея прибрать деньги к рукам ей очень понравилась.
— А вы думали, кто мог послать это письмо?
— Думали, конечно, только ничего не придумали. Нет у нас никого, кто мог бы о нас заботиться.
Перед уходом я спросила, остались ли у них фотографии Петра и Маши. Мне давно уже было любопытно на них взглянуть. Она грустно покачала головой.
— Есть только детские снимки Пети. А те, что были сделаны после их свадьбы, он сам забрал незадолго до своей гибели. Ему они были для чего-то нужны, я уже не помню, что он говорил. Когда Ольга к нам переезжала, мы просили захватить их обратно. Но девочка не смогла ничего найти. Мы и не настаивали, она была в таком состоянии. Жалко конечно, лицо Пети я хорошо помню, а его жены — нет. Я видела-то её всего два раза, на свадьбе и после. Пётр не любил, когда к ним гости приезжали, мы и не ездили. А сам он у нас бывал только один, без Маши.
***
Я вышла на улицу и позвонила Максиму. Пока ждала его, стояла на тротуаре у дороги. Он подъехал, выбрался из машины и стал её обходить, глядя на меня. Вдруг что-то привлекло его внимание. Он повернул голову вправо, и улыбка мгновенно сошла с его лица.
— Назад!
Ничего ещё не понимая, я инстинктивно повиновалась оклику и отскочила назад. В это мгновение в паре сантиметров от меня прямо по тротуару пронёсся мотоцикл, слегка задев меня по касательной. Не удержавшись на ногах, я упала навзничь и стукнулась затылком об асфальт.
Резкий запах ударил в нос, я открыла глаза и увидела испуганное лицо Максима. Я лежала на земле, а он, стоя на коленях, держал мою голову. Женщина в белом халате убрала от моего лица нашатырь, ощупала конечности и спросила, как я себя чувствую. Выслушала тихий невразумительный ответ и посмотрела на моего спутника.
— Надо везти в больницу, делать рентген!
Максим подхватил меня на руки и занёс в стоящую рядом скорую. Я вцепилась в его руку. Он наклонился, легко прикоснулся губами к моим губам и прошептал:
— Не бойся, я поеду за вами.
Пока мы ехали, я почти пришла в себя. Голова болела, немного кружилась, и ещё меня тошнило. В больнице нас продержали два часа. Мне сделали снимок головы и спины и разные другие процедуры, определив лёгкое сотрясение мозга. А потом отпустили со строгим наказом завтра же подойти к врачу у себя. А если станет плохо, сразу ехать в больницу.
Максим не отходил от меня ни на шаг, разве что, отозвал врача в сторону и недолго с ним беседовал. Потом помог мне сесть в машину, и мы поехали в дом отдыха. По дороге пришлось несколько раз останавливаться. Меня мутило, и я старалась отдышаться на свежем воздухе. Под конец я заснула, и в номер меня внёс на руках Максим.
Утром он попытался отвезти меня к врачу, но я отказалась куда-либо ехать. Чувствовала себя вполне сносно, только продолжала болеть голова. Тогда Максим вызвал доктора к нам. Тот осмотрел меня, выписал таблетки и рекомендовал покой и только покой.
Кажется, Максим слишком буквально воспринял его слова. Он требовал, что бы я всё время лежала, не разрешал вставать и вообще обращался, как с тяжелобольной. Я начала злиться. Однако, видя, что страх ещё не ушёл из его глаз, старалась не волновать его и, прикидываясь спящей, просто размышляла.