Страница 4 из 28
— Вот, отдай ему записку, да живо! Чтоб сегодня же, смотри, — не позднее вечера был прислан проводник его превосходительству.
Рабочий взял от адъютанта записку, собрал свои инструменты и зашагал в депо.
В конторе у нарядчика, распределявшего проводников, рабочий оглянулся и, убедившись, что в конторе ни души, кроме самого нарядчика, нет, подошел к столу и тихо сказал:
— Товарищ Соскин! Вот записка начальника штаба. Необходимо сейчас же отправить туда проводника, то есть не проводника, а только дать наряд и листок с фамилией и проводниковской книжкой. Туда в вагон должен отправиться с этими документами один из наших. Вам же придется быть начеку. Коли проводник наш провалится, вы должны сделать так, чтобы вы сами по возможности остались чистым. В крайнем случае, и вам придется отсюда давать ходу.
— Есть! — ответил Соскин, к слову сказать, бывший матрос со знаменитой «Авроры». — Проводников у меня налицо ни одного. Одни поразбежались, другие в командировках. Человек пять в больнице. Я вам дам наряд на имя, — он посмотрел в книгу нарядов, — на имя Василия Курносова. Он как раз недавно отправился, вернее, переправился на родину, в Москву. Наверное, уже там, в Советской России. Я выпишу наряд на его имя. Его никто почти здесь не знал. Только по книге числился. Если выйдет провал и меня спросят, то я скажу, что послал Курносова, а кто такой Курносов — это не мое дело. Проводник и проводник!..
IX
КУДА ПОДЕВАЛАСЬ ПУГОВКИНА
Когда около часа дня Лукерья Пуговкина направлялась к дежурному по станции за свечами для генеральского вагона, к ней подошел молодой, симпатичный такой офицер и очень вежливо спросил:
— Красавица, ты не проводница вагона № 4711?
Лукерья сказала, что да, проводница, вот иду, дескать, за свечами.
— Как фамилия и имя?
— Мое-то? Лукерья, а по фамилии Пуговкина.
Офицер посмотрел в какую-то бумажку и уже серьезно так сказал:
— Пуговкина, тебя надо арестовать! Я из контрразведки. Ты только не бойся. Вот, уже ревешь? Тебе ничего не будет. Хочешь, напиши записку своему генералу. Я сейчас же отошлю ее, а он распорядится тебя освободить. Это, наверное, контрразведка напутала и написала бумажку тебя арестовать. Ну, вот что! Пиши записку. Брось реветь!
Пуговкина, всхлипывая, нацарапала записку, а офицер взял эту записку, подозвал стрелочника из будки и строго так приказал немедленно отнести эту записку самому генералу. Теперь Пуговкина немного успокоилась. Генерал ее в обиду не даст. Как взяли, мол, так и отпустят. Только зря проканителят.
Около товарных пакгаузов стоил автомобиль, там еще сидел какой-то в военной форме. Офицер вежливенько подсадил Пуговкину рядом с собой и автомобиль помчался, только не в город, а куда-то по большаку.
Пуговкина забеспокоилась.
— Куда вы меня везете, ваше благородие?
— Главное, товарищ Пуговкина, успокойтесь. С вами ничего худого не сделают!..
Пуговкина индо вся обмерла: как это, сам господин офицер и назвал ее товарищем! Господи, матерь святая Богородица: «Товарищ Пуговкина!» У белых таперича за слово «товарищ» шомполами до смерти шкуру спускают, а тут ее, Лукерью Пуговкину, сам господин офицер товарищем назвал. Ну и дела! Лукерья совсем растерялась.
Недолго ехал автомобиль, только очень быстро. При переезде железнодорожной линии у шлагбаума машина остановилась. У переезда стояла будка.
— Товарищ Пуговкина, слезайте, приехали!
Пуговкина, ни жива ни мертва, слезла и покорно пошла вместе с двумя офицерами в будку.
Вошла, а там еще один сидит — третий. Сидит да улыбается. Как увидала Лукерья, что смеются, так ей сразу на душе легче стало.
X
ПО-ХОРОШЕМУ
— Садитесь, товарищ!
Лукерья села.
— Слушайте внимательно. Отвечайте всю правду. Нам нужно, чтобы вы совсем больше не показывались никуда, ни в городе, ни на вокзале. Чтобы от вас и след простыл. У вас родные есть?
— Есть. Мать-старуха да братишка лет 15-ти, в деревне хозяйствуют.
— Далеко отсюда?
— Да отсюда по железной дороге ехать верст тридцать на станцию Калиновскую, а оттуда версты три пешком.
— Вот что, товарищ Пуговкина. Можете ли вы нам дать честное слово пролетария, рабочего человека, что отсюда прямо отправитесь домой и ни на вокзале, ни в городе, а тем более, в генеральский вагон не покажетесь? Должен вас предупредить, что так нужно. Понимаете? Нужно тем, кто сейчас ведет борьбу со всеми здешними генералами да барами. Понимаете? Вы газеты читаете? Прокламации на станции видели? Знаете, что рабочие и крестьяне хотят прогнать всю эту белую шатию?
— А потом как же? Как же я обратно к генералу покажусь?
— А вам и показываться не надо. Живите, да, живите в деревне. Недолго еще здесь белым царствовать. Мы их отсюда живо прогоним. А как прогоним, так и живите тогда безо всякого страха. Захотите — опять вас проводником устроим, а то в совет депутаткой выберем.
Лукерья совсем свободно вздохнула.
— Согласна я! Конечно, согласна! Ежели, значит, мне около вагонов оставаться нельзя, так вы все равно меня прикончить за всяко просто могли бы. А раз по-хорошему говорите — верю и честное слово даю, что в вагон не возвращусь. Будет! Надоело там мне все до смерти! Обниматься всякий лезет. А как пьяные, так не приведи Бог! В купе лезут, да и сам генерал тоже. Мало к нему паскуд приходит! Согласна я! Пишите!..
— Да тут и писать нечего! Согласна и спасибо! Вот и все. А теперь отвечайте на вопросы вот этого товарища.
Лукерья обернулась ко мне.
— Товарищ Лукерья, давно вы в генеральском вагоне?
— Всего с месяц, как из уборщиц перевели. Прежде вагоны мыла.
— В чем ваши обязанности?
— Летом только за вагоном смотреть, подметаю, да вот куда пошлют. Да только это редко бывает. Вот за свечьми ходила.
— Кто прислуживает генералу? Денщики есть?
— Нет. Своего денщика генерал к жене отослал. Утром кофе ему с вокзала приносит официант. Обедать часа в два в собрание ездит. Машину подают. Ужинает когда в вагоне, ежели выпивку у себя устраивает, а то, почитай, все больше у самого главнокомандующего торчит, там и лопает.
— А как он проводит день? Что делает? Когда встает?
— Встает часов в одиннадцать утра. Потом с докладами приходят разные. В час сам с докладом идет. В два обедать едут. С 3-х до 5-ти отдыхают. С 5-ти адъютанту дела диктует, а потом в карты или пить. Ну, это уж не до определенного часа. Когда и до утра. Вот и все…
— Вы в лицо всех знаете, кто у него бывает?
— Да почитай, всех!..
— Вот, видите эту фотографию?..
Я показал ей большую группу всего главного штаба. Фотография эта была поднесена Ивану Ефремовичу самим генералом при открытии госпиталя, который Иван Ефремович, как богатый купец, оборудовал на свои средства для раненых солдат… Между прочим, факт создания госпиталя страшно увеличил популярность Ивана Ефремовича среди белогвардейских властей.
— Вы здесь на фотографии узнаете, кого знаете?
— Вот это сам генерал-главнокомандующий. Вот начальник штаба — мой, значит. Вот адъютант. Вот начальник разведки. Вот по артиллерийской части. Вот анжинерный генерал. Вот интендант…
Я перенумеровал все физиономии этой «симпатичной» компании и записал их фамилии на обратной стороне фотографии.
— А где генерал держит бумаги и документы?
— Да почитай, все на столе да в ящике. А иногда просто и на диванах и на стульях. Не опасается!.. Я прибираю, мету вагон, так часто вижу. Надписи совершенно секретные, все равно так лежат. Прежде в ящики запирались, да генерал ключ потерял спьяну, а второй так сделать и не успели, потому все открыто.
— А у вас какие ключи с собой есть?
— Вот ключ от вагона, да еще вот мой ключик от сундучка.
— А у вас в вагоне какие-нибудь вещи остались?
— Да всего ничего! Чайник да чашка, да полотенце, да хлеб, а остальное все, что на мне. Да у меня и не было ничего. Вот, что на себе — встала да пошла. Чистая пролетария!..