Страница 49 из 59
— А любительский спектакль летом девятьсот шестого, помните? Хотите, скажу, кого вы играли? И как вы оконфузились, и как вас потом дразнили?
Он прутиком начинает писать на песке французское слово.
Княжна вскакивает.
— Митя! — зовет она. — Нам пора!
19. День. Серафим катает местных пацанов на мотоциклетке — по нескольку человек. Он говорит про будущее, про метро и космос. Пацаны ходят за ним, как намагниченные.
В конце деревенской улицы показывается Митя с бутылкой молока.
Пацаны отвлекаются от Серафима, чтобы прокричать дразнилку:
— Князь, князь, упал в грязь, упал в яму, кричал маму!
Пацаны кричат все громче, окружая Митю со всех сторон.
Серафим раздвигает толпу пацанов и берет Митю за руку:
— Хотите прокатиться?
Серафим и Митя на мотоциклетке сворачивают с большака в поле. Мотоциклетка останавливается у старой огромной ветлы.
Оцепеневший от быстрой езды Митя прижимает к себе бутыль с молоком.
Серафим снимает шлем и очки.
— Помогите мне убедить вашу маму поверить мне. Я вашему дяде обещал. Он столько рассказывал про всю вашу семью, что я точно сто лет вас знаю.
Митя молчит.
— На днях в Новоторжск войдут белые. Большевикам это известно. Они начнут брать заложников. Вы понимаете, к чему я это говорю?
Митя смотрит на Серафима:
— Наташу однажды взяли, а потом выпустили. Только она не говорит больше.
— Это кто — Наташа?
— Кузнеца дочка. Он сам вообще за красных. А Наташа плакала, когда царевича убили.
Над Серафимом и Митей кружится, то опускаясь, то поднимаясь, крупная птица.
— Вам необходимо ехать, — говорит Серафим. — И вот по какой причине. Причина эта является тайной, и знать ее не должна даже ваша матушка.
— Можете на меня положиться, — обещает Митя.
Дальнейшее с точки зрения птицы: Серафим наклоняется к Мите, берет его за плечо и шепчет что-то. Митя пристально смотрит в лицо Серафима, переспрашивает. В ответ Серафим медленно, внимательно крестится. Не спеша расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, достает нательный крестик, целует.
Митино лицо озаряется счастьем. Он порывисто крепко обнимает Серафима.
И Серафим обнимает Митю. Видит кружащуюся птицу и грозит ей кулаком.
20. Дом Наташи. Большая светлая горница. Беленая печка разрисована петухами. В углу вместе с образами — фотография императорской семьи, наследник в матросском костюме.
Лает собака. В окно Наташа видит, что Митя пришел.
Митя и Наташа в укромном месте за домом.
— Здесь мой дневник. — Митя протягивает Наташе старинную книжечку в бархатном переплете. — Видишь, тут замок? Вот так — открывается, а вот так — закрывается.
Наташа внимательно смотрит. Ясные светлые глаза. Рябиновые бусы на рубашке, крупные свежие ягоды.
— Пусть у тебя будет. Ты ее храни. Никому не показывай. Спрячь где-нибудь. Там много записано. Потом прочтем... прочтешь... прочтут... А если вдруг забоишься потерять, выучи наизусть. Только слово в слово, чтобы ошибок не было, потому что это очень важно. Все непременно дождется своей разгадки. Так один человек сказал. Прощай, Наташа.
21. Костик в казенном помещении разговаривает с главой местных чекистов — некрасивой изможденной женщиной с прекрасными каштановыми волосами под косынкой. Она листает записи, курит, не смотрит на Костика.
— Серафим — мой гимназический товарищ, соратник по кружку в Москве. Тебе, Рахиль, прекрасно известно, кто из этого кружка вышел. Серафим — преданный делу революции человек, за которого ручаюсь, как за себя...
— А у меня есть сведения, что он германский шпион и агент белых, — не глядя на Костика, отвечает Рахиль и дымит папиросой.
— Это провокация, — возражает Костик.
— В таком случае сделай милость, объясни мне исчезновение Челгановой с сыном. За несколько часов до того, как за ними пришли...
— Что тут объяснять, Рахиль?! Может, они уехали к родне в Москву, или в Тверь, или...
— В один день взрывается автомобиль товарища Сысоева, грабят склад с реквизированными для нужд Красной армии предметами культа, исчезает княжна с княжонком, и все это — совпадения, к которым этот твой шизофрэник не имеет ни малейшего отношения.
— Ты никогда не видела Серафима, не знаешь его. Взрывы, ограбления! Это не по его части. Серафим — ученый, изобретатель. В ближайшем будущем он прославит не только Советскую Россию, но и все человечество. Он гений, жизненно необходимый новой России. И если сию же минуту, сию минуту, Рахиль, он не будет освобожден, я телефонирую лично Льву Давыдовичу...
Рахиль тяжело раздумывает о чем-то, молчит.
— Пойми, — говорит Костик. — Серафим — это не я и не ты и не кто-то еще. Он другой. Он может изобрести прививку от бедности, от алчности, от классовых противоречий и тем самым ускорить полное наступление коммунизма на всей планете.
Рахиль отрывается от бумаг.
— Ты знаешь Юзовку? — говорит Костик. — Уголь! Один из могущественных угольных центров. Там не хватает воды, уже теперь. Степь превращается в пустыню, степь обезвожена, нет воды не только для производства, но и для жизни, для людей. Шахты заносит песком... Так вот, у Серафима есть проект, замысел, есть предвидение — повернуть вспять северные реки и напоить южные земли. Ока изменит свое русло, Москва-река потечет вспять... Под городом Москвою протечет полноводная, судоходная, новая река, город Москва окажется на новой реке, первой на Земле реке, созданной человеком...
Костик увлекается, и Рахиль слушает его.
— Ночи мы зальем электричеством, светлее солнца, и станем жить ночью, как днем: заводы, кафе, синематограф, трамваи... Не станет ни ночи, ни дня, ни границ, ни государств, ни наций... Люди будут работать круглые сутки, и машины будут работать круглые сутки и круглые годы...
Костик говорит долго, Рахиль берет его за руку:
— Идем...
Они уходят быстро и через некоторое время медленно появляются — Костик несет кожаную куртку Серафима, Рахиль, простоволосая, сжимает в кулаке косынку.
Костик и Рахиль рассматривают куртку Серафима на свет — сквозная дырка слева.
Костик берет куртку себе, прижимает, обнимает, как обнимал бы живого друга.
Рахиль и Костик избегают смотреть друг на друга.
— Надо распорядиться, — говорит Костик. — Он велел, чтобы скелет... Чтобы детям... Для просвещения...
— Да, — кивает Рахиль. — Надо распорядиться...
22. Костик в сопровождении кого-либо из Чека или комитета образования идет в школу, договариваться о приеме скелета. Дети рады — у них будет скелет товарища Серафима, того самого человека, что катал на мотоциклетке и обещал подземные поезда!
23. Костик дома.
Помощница по хозяйству, бойкая молодая женщина из местных, наливает кипяток из самовара и поет песню:
Пойду выйду из ворот,
Черемухой пахнет!
Скоро миленький придет,
Из нагана бахнет!
Пар от чашки с чаем. Костик в глубоком забытьи сидит за столом. Женщина заглядывает в его комнату:
— Товарищ Соколовский, вам записку передали...
— Кто передал? — не сразу отзывается он.
— Да барин курчавый.
— Какой еще барин?
— Дружок ваш, что про реки задом наперед рассказывал...
— Когда?!
— Да токошта... Вот перед вами... Сперва он вышедши, а потом вы вошедши... Я еще говорю, вы бы обождали его, товарищ-барин, а он: обождать никак не могу, уже ероплан раскочегарили, лететь надо...
— Когда, куда, говорите же толком, товарищ Фекла! Где записка?! — орет Костик.
— Да вот. — Она вынимает листок из кармана фартука. — И не надо тут шибко, теперь не бывшие времена...