Страница 44 из 59
Нас – целый выводок, караван машин: наши родители, дети дедушки, тоже любят жениться, поэтому внуков у него просто орда. Мы выехали с утра и вот прибыли, выгружаемся, закусон и гостинцы, нам весело, некоторые из нас вообще очень редко видятся, кое-кто толком и незнаком, а теперь вот какой классный повод – дедушка венчается на Ольге Юрьевне! Или с Ольгой Юрьевной? Как правильно? Да фиг бы с ним, главное, что такое раз в жизни бывает.
Мы поднимаемся на высокое крыльцо из темных досок и толпимся в дверях, оглядывая горницу и кухню. Почему-то неприятно, неохота думать, как Ольга Юрьевна жила тут раньше без дедушки, сидела одна в пустоватом деревенском доме с огромной печью, таскала дрова охапкой, а воду в железных ведрах, молилась в угол на новодельные иконки оптимистических расцветок, спала на узком жестком топчане и ждала, что когда-нибудь будет счастье.
Дедушка приехал на новенькой «субару-форестер» в начале лета. Остановился под раскрытым в палисадник окном и позвал Ольгу Юрьевну. Она выглянула в окошко, а дедушка снял темные очки, чтобы она могла видеть его глаза, и между ними состоялся небольшой разговор, в результате которого дедушка загнал «субару» в заулок, а сам переоделся в рабочее, одолжил у соседа топор и стал мастерить для машины навес.
И Ольга Юрьевна поняла, что это навсегда.
Да, Ольга Юрьевна молодец. Пересидела. Вытерпела. Дождалась смерти бабушки. Чтобы дедушка мог остаться образцом для людей, положительным примером, даже для наших родителей, которые так любят жениться. А дедушка – «единобрачная птица-лебедь» – всю жизнь прожил с бабушкой, он с ней на фотографиях в глянцевых журналах, когда про него пишут или берут интервью.
Нельзя точно сказать, сильно ли Ольга Юрьевна ждала бабушкиной смерти. Скорее всего, нет. Она давно жила в деревне, дети постепенно подвыкурили ее из хорошей московской квартиры, обидевшись, что всю жизнь она любила не их, а нашего дедушку.
Счастье наступило в самом конце августа, Ольга Юрьевна и дедушка идут под венец по тропинке между зарослей полевых трав, по гравийной рябой дорожке во дворе храма, где флоксы и золотые шары.
Банкет в палисаднике, старая липа кокетничает, заигрывает, кидает сережки в бокалы с шампанским, в тарелки с салатами…
Совет да любовь. Новобрачным много не наливать, хихихи… Батюшка сказал что-то такое душевное, про настоящее чувство и Божье соизволение, для которого не бывает ни возраста ни времени. Даже странно, что батюшка такой молодой, гораздо моложе Ольги Юрьевны и дедушки, а так хорошо сказал, прямо точно про них. Это из сборника, теперь есть такие сборники речей для батюшек на разные случаи, типа тостов, но другие…
С утра давило затылок и ныла левая рука. Предстоящее казалось тягомотным, как собрание, как дискуссия или круглый стол, на которые она потратила так много времени в молодости. Затылок и левая рука. Приняла но-шпу форте и усмехнулась: невеста.
Гости искупались на запруде и разъехались. Ольга устала, села в уголок старого дивана с круглыми подлокотниками. Дом престарелых вещей. Ненужные старые вещи едут в деревню. А ненужные старые люди? Диван много чего помнит, а зеркало и вовсе помнит ее маленькой девочкой, всегда старается показать отражение получше. Доброе старое зеркало. Вот пусть они за нее и порадуются – зеркало, диван, торшер, комод. А сыновья не приехали. Ни один. Младший, правда, позвонил, поздравил.
В округе и в доме та особенная тишина, которая бывает только в самом конце августа вдали от городов. Тук-тук… Средоточие жизни, смысл всего, огромная мучительная любовь выколачивает трубочку на кухне. Тук-тук… Тук-тук-тук… Знакомо и сладко пахнет его табачком.
– Саша!
Ольга не знает, что она хочет сказать, зачем она его окликнула. Может быть, просто хочет окликнуть, произнести любимое имя, услышать, что он тут, рядом.
С трубкой в руках, ласково глядя знаменитыми светлыми глазами, он входит в горницу. Ольга смотрит на него и вспоминает, как однажды, поняв, что никогда им не принадлежать друг другу, с тоски и отчаяния на Новый год наелась снотворного, врач «скорой» с отвращением делал промывание желудка, а сыновья стояли рядом и испуганно смотрели, пока старший не обнял младшего за плечи и не увел из комнаты.
Елка мерцала украшениями и пахла. Сыновья подрастали, и испуг в их глазах сменялся чем-то другим, невыразимым словами, и от этого невыразимого Ольга уже давно озаботилась поисками отдельного жилья на старость.
Ольга молча смотрит на него, и он наклоняется низко, безукоризненно выбритой щекой льнет к ее руке с новеньким серебряным кольцом.
– Принеси воды и становись мой посуду, Саша…
Не спеша – какое удовольствие набирать воду из колодца, как это полезно для здоровья и как вкусна ледяная вода – он приносит полные ведра и, увидев, что она так же полулежит в уголке дивана, прикрыв глаза, старается не греметь, боится потревожить ее сон.
Глупая Олька, маленькая девочка – до сих пор боится бабочек и пауков, любит дешевое фруктовое мороженое и леденцы на палочках…
Наконец пришло хорошее, настоящее, честное, покой и тихая радость, их не разлучить, разве он не хотел этого всегда? А разве ему было легко все эти годы? И можно ли было прийти к этому раньше? Нет. Нет? Нет…
Тихо-тихо, не греметь посудой и ведрами: Оля спит…
Он решает укрыть ее и осторожно разворачивает клетчатый мягкий плед.
Оля спит, в светлом платье и косынке жемчужного цвета, а по лицу ее спокойно ходит большая осенняя бабочка, трепещет, хлопает крыльями, словно радуется, что Оля – невеста…
Акапулько
Отец Георгий уезжает в АКАПУЛЬКО!
Нормально так…
Он знает кучу языков, читал, наверное, все книжки на свете, умеет очень красиво петь, и мои мама с папой называют его «крутой поп» или даже «поп-стар» и удивляются, что такой человек служит в простой деревне, в глуши.
Нет, правда, он классный…
Например, он придумал велопоезд. Это когда мы все берем рюкзаки и едем на велосипедах в дальние деревни, где живет только совсем немножко старушек. Никакая машина туда не проедет, а мы привозим хлеб, крупу, конфеты и таблетки, а еще таскаем воду и колем дрова. Лично я бы вообще никогда не попал в такие места, если бы не отец Георгий. Я бы даже просто никогда бы не додумался, что в двадцать первом веке, всего-то в трехстах километрах от Москвы люди живут так! Из всей моей школы в таких деревнях точно бывал только я.
А все отец Георгий.
А в прошлом году мы ездили в город Данилов типа на экскурсию и остановились купить пирожки. Около окошка с пирожками тощий ободранный парень попросил отца Георгия купить ему тоже поесть что-нибудь.
– Давай кыш отсюда, – шуганула парня продавщица. – На нары обратно захотел?
А отцу Георгию сказала:
– Гоните вы его, у него открытая форма…
– Что ж ему теперь, пирожков не есть? – усмехнулся отец Георгий. И сказал нам: – Идите в машину.
Машина у отца Георгия – просто отпад. Ярко-зеленый микрик, «фольксваген», старше меня раза в два, наверное, но гоняет со свистом и, главное, мы все в нем помещаемся, хоть со всей деревни собери детей.
Мы сидели в машине, и я видел, как отец Георгий разговаривает с парнем и парень записывает что-то прямо на своей узкой и плоской, как деревяшка, руке.
Пока мы ехали обратно, отец Георгий говорил, что пьяницей и бомжом может стать не обязательно распущенный бездельник или преступник, а любой человек, попавший в трудную ситуацию, любой, с кем люди поступили несправедливо, жестоко и подло. Кто покрепче – справится с ударами судьбы, а кто послабее – может сломаться. И те, у кого все в порядке, должны помогать попавшим в беду. Жизнь – не сахар, но хороших людей на свете гораздо больше, чем плохих, и с помощью хороших людей можно преодолеть любые трудности. Хороших людей больше, чем плохих. Надо это запомнить раз и навсегда, посоветовал отец Георгий, и вспоминать, когда припечет.