Страница 10 из 17
Я любила заниматься сексом.
Вернее, не так: я любила заниматься сексом с Майклом.
В общем-то, на этом всё. Муж был моим первым и единственным мужчиной. Правда, между тем, как из первого он стал единственным, я имею в виду - перед Богом и людьми - прошло чуть менее трёх лет. И, если закончить с цифрами, - более семнадцати с момента нашего первого знакомства.
Да, мы вместе лепили куличики. Обычное дело в песочнице городского парка, особенно если учитывать, что парков в городе было немного.
Сначала сдружились наши мамы, а потом уже и мы. Вообще-то наша дружба могла погибнуть в зародыше: при первой встрече Майк – или, как его тогда называли, Майки, – оторвал ручку у моего любимого ведёрка с цыплёнком Цыпой. Я за это кинула в него найденной неподалёку засохшей собачьей какашкой.
Мы вместе ходили в детский сад, потом в школу. Нас дразнили женихом и невестой, потому что ни я, ни Майк не давали друг друга в обиду. Он хвостиком бегал за мной, опекая, чем иногда порядком раздражал. Из-за этого мы ссорились и, бывало, неделями не разговаривали. Но долго дуться ни он, ни я не могли, и всё возвращалось на круги своя. Позже к нам присоединилась Ким.
Кимберли Хейз – двоюродная сестра Майкла. Её семья переехала в Лонгвью из Олимпии, когда Ким было шесть. Маленькая, застенчивая девочка с чёрными, как смоль волосами, подстриженными под горшок, и без четырёх передних зубов, мне сразу понравилась. Мы вместе гоняли на велосипедах, строили штабы на деревьях и обстреливали шишками из-за кустов проезжающие мимо машины. Нам было здорово вместе. Лучшей жизни тогда я себе и представить не могла.
Она закончилась, когда мама с папой решили развестись.
Мне было десять, и родители пытались сделать всё возможное, чтобы развод "не очень отразился на психике ребёнка".
Честно говоря, меня и сейчас удивляет, как они смогли так долго продержаться вместе. Казалось, у них не могло быть ничего общего: спокойный, где-то даже флегматичный папа, Генри, шеф городской полиции, и Хлоя, моя славная, бесшабашная мама, каждую неделю менявшая увлечения и ежемесячно – цвет волос. Наверное, это и есть наглядное подтверждение тому, что люди говорят о противоположностях. Но и у их притяжения был свой срок годности.
Мама забрала меня с собой в Даллас, где жила её родня. Я страшно не хотела уезжать, закатывала истерики и требовала оставить меня в Лонгвью с отцом. Но тогда папа повёл себя очень мудро. Как-то вечером он зашёл в мою комнату и, сев на кровать, взял за руку:
- Я понимаю, солнышко, как тебе тяжело. Пойми, маме сейчас не легче. Она очень переживает из-за всего этого, но так будет лучше для всех. Я хочу попросить тебя приглядеть за ней. Ты же знаешь, какая она у нас. Одна она там не справится…
Папа замолчал на полуслове и отвернулся от меня к окну.
- А как же ты? – шёпотом спросила я.
- А что я? - Папа прочистил горло и продолжил с наигранным энтузиазмом: - Со мной всё будет в порядке. У меня есть работа, очень важная работа, ты же знаешь. - Он сделал ударение на слове «важная». - Потом Марти Вуд попросил подсобить ему с новым лодочным сараем. Эндрю Хейз пообещал, что летом мы обязательно сходим в горы поохотиться на лосей. А рыбалка, Ливи?! - Тут уж энергии папе было не занимать. - Подумай сама, какая в Далласе может быть рыбалка? Да и за домом кому-то надо присматривать…
- Я люблю тебя, папочка! - Я прильнула к нему, борясь со слезами.
Он поцеловал меня в макушку.
- Я тоже тебя люблю, детка. Ты будешь навещать меня?
- Конечно, пап, на все-привсе праздники и каникулы.
Конечно, так часто, как мне бы хотелось, в Лонгвью я не приезжала. А потом уже и не хотелось: новые друзья, новые заботы, да и мама не любила подолгу оставаться одна. Я приезжала к отцу два раза в год – сразу после Рождества и на один из летних месяцев. Спустя некоторое время поездки на Рождество канули в лету, а летний месяц превратился в две недели, да и их мы проводили, выезжая куда-нибудь на побережье.
Я скучала по Ким и Майку. Но, как это часто бывает в детстве, старые друзья забывались в угоду новым, и, по мере того, как мы становились старше, наши редкие встречи уже не были наполнены исключительно приключениями и забавами. К четырнадцати годам Ким превратилась в очаровательную девушку с глазами оленёнка Бемби. Подстриженные под горшок волосы – в красивое, идеально лежащее каре, а острые коленки – в очаровательные ножки, которым позавидовала бы любая модель. На Ким начали заглядываться мальчики, что очень нервировало её кузена.
Майк же увлёкся машинами. И вообще: всё, что работало на бензине или от аккумулятора и могло само передвигаться, вызывало у него живейший интерес. Свою первую машину он собрал в пятнадцать из металлолома, найденного на свалке, и старого отцовского трактора, который лет десять ржавел на заднем дворе их дома. Машина была довольно уродской, но никто не смеялся над этим, потому что к тому возрасту Майкл Вуд успел заработать славу крутого парня.
Я помню, как Ким жаловалась, что Майкл стал неуправляемым: грубил Марти – своему отцу, прогуливал школу, водился со старшими ребятами, у которых было не по одному приводу в полицию. Кое-кто из них даже был пойман на воровстве машин и отбывал реальный срок в тюрьмах для несовершеннолетних. Поговаривали, что они и наркотиками баловались, хотя Майк до сих пор это отрицает. Марти даже как-то попросил моего отца поговорить с ним, но Майкл психанул и на пару дней ушел из дома. Ким очень переживала за брата.
Я сочувствовала ей и очень сердилась на Майка за такое безрассудство. Даже пару раз звонила ему, чтобы вправить мозги. Будто чувствуя мой настрой, Майк не брал трубку. В конце концов, всё успокоилось: увлёкшись машинами, свободное время Майкл начал проводить в гараже.