Dual

 

В третий раз помогать не стану.

Я снова и снова перечитываю слова в записке. Мы сидим на скользких пластиковых стульях в зале ожидания, Крис дремлет, сложив руки на груди, а я мну эту чертову бумажку и ищу в ней дополнительный смысл, будто разгадываю шифр.

Глаза у того мужика на вокзале были стеклянными. Точь в точь как у громилы, которому я велела не двигаться. Получается, есть еще кто-то с силой, как у меня? Я не одна такая? Смотрю на Криса, на его лицо, прикрытое козырьком бейсболки. У него другая сила, и он тоже обладает ею не один. Он такой же, как громилы.

А что, если он связан с ними?

Работает на них?

Отбрасываю эту мысль. Он не с ними, и точка. Он за меня, а я — за него, и больше у нас никого нет. Некому помочь. Я вздыхаю и смотрю на залив за стеклянной стеной терминала. Утреннее небо над водой по-осеннему невзрачное, бледное. Желающих проехаться до Стейтен-Айленда в такой час немного, гораздо больше сходит по мосткам с причалившего парома. Заспанные, с опухшими лицами, люди идут мимо нас к эскалаторам и утекают вниз, в город, в сторону делового района.

Я жду, пока не откроют другие ворота для посадки, и расталкиваю Криса. Он вздрагивает, смешно взмахивает руками и смотрит на меня. На щеке красная полоса от замявшегося ворота куртки.

— Проснись, спящая красавица, — говорю ему. — Пора.

— Уже? — Крис потягивается. Я закидываю рюкзак на плечо и шагаю к пропускным воротам. Вся как на иголках рядом с Крисом, не могу расслабиться. Я будто с ума схожу, так он меня бесит и одновременно привлекает. Странное ощущение.

Показываю билет, отворачиваюсь от стоящего неподалеку копа. До этого я его не видела, только камеры наблюдения, от которых все время приходилось скрывать лицо. Похоже, ему тоже нужно на паром. Повезло, ничего не скажешь. Лишь бы не заметил…

Крис старательно рассматривает плиты пола в грязных разводах, надвинул свою дурацкую кепку на нос. Девушка-контролер отдает нам билеты, и мы топаем по мосткам. Железные пластины гудят под ногами, паром даже не покачивается. Поднимаемся палубой выше. Несмотря на промозглый ветер, в крытую зону я не иду — все пассажиры там, слишком много посторонних глаз. А вот на сиденьях под открытым небом никого.

Мы отправляемся. Паром идет гладко и быстро, флаг на рубке хлопает на ветру. Пластиковые кресла мокрые, поэтому я не сажусь; подхожу к краю палубы и облокачиваюсь на перила. Рукава тут же промокают — перила тоже в крупных каплях. Все это — мокрые рукава, холод, утро, паром — бесит до дрожи. Я поправляю лямку рюкзака на плече, вытаскиваю из кармана жвачку и сую в рот две подушечки. Последние; упаковка пуста, и я сминаю ее в кулаке.

Крис стоит рядом, облокотившись на перила. Я стараюсь на него не смотреть.

— Почему в третий? — спрашиваю у воды.

— Что?

— В записке написано: «В третий раз помогать не стану”. Почему в третий?

— Есть предположение.

— Ну-ка, интересно послушать, — говорю и жую, жую, давя злые слова. Интересно, ему ответ в терминале приснился? Я, может, тоже спать хотела, но дрыхнуть вдвоем было опасно. А он даже не предложил постеречь, просто вырубился и все.

Молчи, Сара, молчи и жуй. Лучше жевать, чем обозвать кого-нибудь нехорошим словом — это я уяснила давно.

— Второй раз — это тот зомбированный мужик, который подошел к нам в очереди, так? — произносит наконец он.

— Ну да. А первый?

Крис зевает в кулак, и мне хочется его укусить.

— А первый был рядом с домом моего отца. Бешеный водитель грузовика, помнишь, я рассказывал? Он сам вывернул руль и врезался в «форд» с теми, в спортивных костюмах и с пистолетом.

— Ага, — киваю. Действительно, в этом есть смысл. Водитель фургона, зомби с сумкой возле очереди в кассу и записка: три случая, когда в дело вмешивался кто-то, невидимый нам.

Манхэттен уплывает от нас — лес небоскребов в утреннем тумане. Кажется, еще немного, и остров под их весом утонет в заливе. Летом с этого ракурса любят фотографировать туристы, на пароме они катаются толпами, щелкают своими камерами. Вдруг приходит воспоминание про раскаленный душный полдень, про ветер и твердое плечо, на которое я опираюсь. Я вижу Криса, ярко озаренного солнцем; он оборачивается ко мне и улыбается. И я чувствую себя очень счастливой.

Видение лопается, как мыльный пузырь, и меня выбрасывает в реальность. Все опять серое, промозглое и влажное. Стоящий рядом Крис оборачивается. Никакой улыбки на лице, глаза тусклые, как вода за бортом.

— Сейчас вернусь. Если что — кричи, — бросает он и скрывается на нижней палубе.

Я остаюсь одна. Чтобы не замерзнуть, прогуливаюсь вдоль борта, слушаю урчание винта. За окном крытой зоны замечаю копа, читающего газету, и спешу в другое место, откуда меня не видно. Лучше не испытывать удачу лишний раз.

Интересно, нас встретят сразу в терминале на том берегу? Или опять пришлют зомбированного мужика? Я растираю ладони. Пальцы покалывает.

Покалывает?

Я знаю это чувство, и что оно обычно значит. Похолодев от ужаса, кручу головой, выискиваю громил. Никого. Перехожу к другому борту — там тоже пусто. Должно быть, показалось. Должно быть…

— Здравствуйте, — раздается у меня за спиной.

Вздрагиваю, едва не вскрикиваю. Рывком оборачиваюсь.

Позади стоит он, тот самый блондин, который искал меня в клинике. Он высокий, но не такой крепкий, как Крис. Скорее, стройный. Лет двадцати пяти, в дорогом классическом пальто, из-под которого выглядывает столь же дорогой черный костюм и рубашка цвета топленого молока. Руки он держит в карманах, ветер треплет светлые волосы, бросает на высокий лоб.