Dual

Кинув рюкзак на кожаный диван неподалеку от входа, я обхожу квартиру. Она оказывается двухкомнатной и тесной. В гостиной все очень просто и скромно: телек, стол с ноутбуком, стеллаж. Открываю ноутбук и закрываю, когда выскакивает окно ввода пароля. Не больно-то и хотелось. В коридоре два барных стула, под которыми стоят несколько коробок. Похоже, Крис недавно сюда переехал и еще не успел разобрать вещи.

Заглядываю в одну — какая свалка! Носки, книжки по социологии и экономике, спортивные награды. Брошюра из Принстонского университета, что-то для студентов третьего курса. Я все больше чувствую свою ничтожность. Куда мне, девочке из Филадельфии, до Криса Браны? Я ему не ровня.

В спальне тоже коробки. Двуспальную кровать давно не расстилали, покрывало пыльное, воздух застоявшийся. Я чувствую себя странно, очень странно. Все такое знакомое — эта кровать, деревянный комод с журналами про автомобили, кондиционер, который закрывает половину окна. Я сажусь на кровать, провожу рукой по покрывалу. Даже ткань скользит под пальцами знакомо.

Краем глаза замечаю в коридоре движение, и меня будто током бьет. Вскакиваю, тихо ахнув. Опять видение, реальное до дрожи! Там он — Крис. Идет босиком, в одном полотенце на узких бедрах. Встает в дверном проеме, приваливается плечом к косяку и ерошит мокрые волосы. Несколько капель падают на живот и ползут по смуглой коже, плавно очерчивая рельеф. Спускаются по мышцам и впитываются в полотенце. Я невольно слежу за этими каплями взглядом.

«Все получится, вот увидишь», — говорит Крис и улыбается. Голос приятный, тягучий и низкий, от него мурашки бегут по коже.

Он бросает на меня последний долгий взгляд из-под темных ресниц... и пропадает. Просто исчезает, будто его и не было. Это только видение, галлюцинация, напоминаю я себе и даже немного расстраиваюсь. Лучше уж глюк с красивым парнем в полотенце, чем с нападением громил возле «Ошумаре».

“Все получится”... Интересно, что он имел в виду? Мы что-то задумали с ним? Что-то делали вместе? Может, из-за этого на нас напали? Хотя гадать нет смысла, так правду не узнаешь.

Я подхожу к комоду, выдвигаю ящики. Нижние пусты, в верхнем свалено нижнее белье вперемежку с тетрадками и журналами. Из клубка ткани выглядывает картонный уголок. Вытаскиваю на свет небольшую фотографию. На ней мы с Крисом вдвоем, на фоне цветущего дерева. Он приобнимает меня одной рукой, я щурюсь от солнца, и вид у нас обоих страшно довольный. К фотографии прикреплен помятый билет на одну из площадок Линкольн-центра. «Выступление студентов Джулиардской школы» — написано на нем. Датировано мартом этого года.

Моя школа, узнаю я, и невольно улыбаюсь. Надо же, он хранит билет на мое выступление. По крайней мере, я надеюсь, что оно было моим. Может, там мы и познакомились? Разглаживаю бумажку пальцами, хочу запомнить ее, как часть потерянной жизни. Теперь мне уже не танцевать на сцене. Никогда. Глаза снова щиплет, и я торопливо прячу фото и билет обратно в ящик.

Оба окна — что в гостиной, что в спальне — выходят на торец соседнего дома. Открывается только одно, в гостиной. Вид за ним расчудесный: красный кирпич, зигзаг пожарной лестницы и окно над пролетом, седое от пыли, закрыто жалюзи. Я поднимаю фрамугу, высовываюсь наружу по пояс. Машины громил отсюда не видно, она с другой стороны здания. Пожарной лестницы, увы, тоже не видно. Вдоль третьего этажа тянется труба, проходит под окном и заворачивает куда-то за угол. Ходить по такой я решусь только в очень крайнем случае.

Пожарная лестница соседнего дома в пятнадцати футах от меня. Не так уж и далеко, есть соблазн прыгнуть. Но если не допрыгнешь — костей не соберешь. Нет, я еще не настолько отчаялась.

Я отхожу от окна, на всякий случай оставив его приоткрытым — вдруг громилы вломятся, тогда все же выберусь на трубу. Иду в ванную. Она небольшая, совмещена с туалетом и совсем простенькая: белая плитка, белые унитаз, раковина и ванная, в которую я тут же залезаю прямо в обуви и дергаю ручку расположенного над ней окна. Не поддается, сидит намертво. На полочке под зеркалом и боковинах раковины свалена всякая всячина: пустые тюбики из-под пасты, пена для бритья, бритва. Дорогая туалетная вода. Я снимаю колпачок и морщусь — запах слишком резкий и тяжелый, бьет в нос. «Что за дедушкин одеколон?» — внезапно слышу свой собственный голос. В ответ доносится тихий мужской смех.

— Крис?! — я оборачиваюсь.

Позади никого, только сумрачная гостиная и прямоугольник окна. Сердце стучит очень громко в пустой тишине квартиры. Пора бы уже привыкнуть к галлюцинациям.

Я выхожу из ванной. На экране будильника мерцают цифры: час ночи. Я хожу по комнатам кругами, иногда заворачивая на кухню. Свет не включаю, чтобы не выдать себя. Сна ни в одном глазу, будто выпила три литра крепкого кофе. Должно быть, нервы. Нахожу в шкафу коробку хлопьев и ем их, бессовестно разбрасывая крошки по всей квартире. С самого пробуждения в больнице ходила голодная и теперь уминаю хлопья так, что вот-вот разбужу своим хрустом соседей.

Пальцы снова покалывает. Воздух дрожит, как наэлектризованный, — совсем как в больнице перед появлением «медсестры», только сильнее, гораздо сильнее. Меня трясет от накатившего волнения, ладони потеют. Прекратив жевать, слышу тихий скрип металла за окном гостиной.

А окно-то приоткрыто. Я сама оставила его незапертым. Вот же дура, вот балда…

Я топчусь у выхода из комнаты, не зная, что делать. Выйду через дверь — встречусь с громилами. Останусь здесь — и окажусь в одной квартире со взломщиком. В ловушке.

Приняв решение, лезу в коробку в коридоре, вытаскиваю приз потяжелее, украшенный статуэткой питчера, на цыпочках подбегаю к окну и встаю рядом. Так, чтобы меня не было видно снаружи.