Полуночница

Пребывание в доме Итолины Нард сказалось на мне благотворно. Я перестала выглядеть болезненно, благодаря хорошей и сытной пище. Даже волосы немного отросли, и теперь они едва достигали плеч. Я перестала походить на грязную замарашку, привыкнув к ежедневным ваннам с пышной пеной, приятно пахнущей луговым разнотравьем, и приучившись к чистоте.

Голову мне всегда мыла Элина и до красноты растирала тело мочалкой. Потом я тихо сидела, а она расчёсывала гребнем пряди, раздирая спутанные колтуны. Когда их совсем не оставалось, я ложилась на её колени, и девушка перебирала мои волосы. Я жмурилась от удовольствия, постепенно засыпая. Баюкал голос Мев: она тихо напевала вижскую колыбельную, отчего веки сами собою смыкались.

Среди клиентов у них не было отбоя, чего следовало ожидаться с учётом их внешности, но это всё равно удручало. Госпожа сама отбирала тех, кому разрешала прикоснуться к своим мотылькам. Живущие в доме часто рассказывали ужасы о других подобных заведениях, и мне, уже повидавшей достаточно горя, легко верилось в эти рассказы. Как-то я замучила расспросами Мев, зная, что, в отличие от Элины, она наверняка поведает правду. Сначала соседка отбивалась от вопросов как могла, но потом всё-таки сдалась.

— Мев! — дёрнула её я, — Почему госпожа к нам так добра?

Она горестно вздохнула и решилась дать ответ:

— Я не знаю, Уна. Но я слышала, что Итолина раньше сама занималась тем же, чем мы. Говорят, её дама скопила достаточно средств и завещала их ей. Других занятий госпожа Нард не имела и продолжила дело. У неё ведь нет родственников или детей. Мне кажется, содержание салона развлекает её и спасает от скуки. Да, она не скупа, но и не готова просто так расставаться с деньгами. Поэтому ждёт, что ты тоже сполна вернёшь потраченное.

Мев и Элина старались не поднимать больную тему, но мы все знали, хотя и не говорили вслух: мои лунные дни однажды-таки настанут, и я начну работать, как они. Но пока этого не случилось, я жила в своё удовольствие, в безделье слоняясь по многочисленным коридорам дома.

С попытки залезть на крышу уже прошло достаточно времени. На чердаке сменили замок на новый, не поддающийся грубым уловкам, и я лишь горестно смотрела на него, не способная взломать.

Я часто пробиралась в крыло госпожи. Мне нравилось слушать разговоры, не предназначенные для детских ушей, прячась в тени за дверью. Посетители Итолины все как один могли похвастаться хватким, пытливым умом, а она сама очаровывала меня, несмотря на вызываемый страх.

Хозяйка салона пользовалась насыщенными духами, запах которых в моей памяти оказался навсегда связанным с её железной волей и стальным характером. Мев была права: эта женщина сурова и требовательна, причём не только к окружающим, но и к самой себе. Во мне Итолина вызывала нечто вроде уважения, а её манеры восхищали и заставляли любоваться. Несмотря на отпечаток прожитых лет и немного грубоватые черты лица, госпожа сохраняла уверенность в себе и только заражала ею окружающих. Её движения я запомнила танцующе-плавными, не такими прерывистыми, как у многих людей. Обаяние хозяйки дома подчиняло многих искушённых мужчин. Где-то в глубине души я хотела в будущем стать такой же, хотя ещё не отдавала себе в этом отчёта в этом желании.

Я могла подолгу любоваться сквозь тонкую щель, как госпожа доставала тонкую трубку, наполняла её душистым табаком и медленно разжигала, а в комнате от этого разливался сизый дым. Однажды я тайком пробралась в её покои и дрожащими от волнения руками открыла заветную коробочку, чтобы тоже попробовать закурить. Кое-как я насыпала табак, при этом случайно рассыпав немного на стол, и затянулась, подобно нашей даме. Но, вдохнув слишком много едкого дыма, я тут же с непривычки закашлялась, отчего из глаз брызнули слезы. Именно в этот момент в комнату вернулась хозяйка.

Перепугалась я знатно. Потом меня, разумеется, в наказание выпороли розгами, и я больше не прикасалась к вещам Итолины, но всё равно картина, где я, подобно госпоже, сижу с длинной трубкой в изящных пальцах, возникала и дальше в наивных детских мечтах.

С Мев и Элиной я своими грёзами не делилась, справедливо опасаясь, что они не поймут. Обе девушки, как могли, ограждали меня от салонной жизни, но с каждым днём она казалась мне всё менее зазорной, несмотря на все их старания.

Особенно преуспела в молчании Элина. Она, выросшая в строгости, чуралась того, что я могла зажить дурной, по её мнению, жизнью. А Мев же просто оттягивала момент. Она пока считала меня недостаточно взрослой, несносным ребёнком, и не затевала разговоров о моём будущем. В отличие от коренной северянки, вторая моя соседка, как мне казалось, не находила особенного ужаса в заведении госпожи и не полагала, что её занятие дурно, поскольку спасает от более худшей вольной жизни. Голод, издевательства верян и отсутствие крыши над головой, действительно, не внушали желания никому из нас бежать из дома Итолины Нард.

Однажды Элина вернулась и надолго заперлась в ванной комнате. Сквозь толстую дверь до меня доносились приглушённые рыдания. Мев на меня недобро зыркнула и не дала пробраться внутрь.

— Ей нужно побыть одной, — уверенно сказала соседка. Я её мнения не разделяла. Когда Мев легла на постель и заснула (хотя я сохраняла уверенность, что на самом деле она лишь сделала вид и боролась с дремотой, волнуясь за подругу), я проникла внутрь смежной комнаты.

Элина сидела на полу, обхватив колени руками. По её лицу текли горькие слёзы.