Страница 24 из 38
Я пила валерианку и не находила себе места. С одной стороны, хотелось, чтобы листы нашлись. Но я, как представляла, кто их мог найти, желала, чтобы они сгинули в бездну. Я билась головой о стенку при мысли, что это кто-то читает...
Меня распирало, я не спала ночью, а металась в бреду. Мне грезилось, как я нахожу мои записи. И на утро было во мне чувство, что мой кусок еще вернется ко мне, и я панически боялась способа его возвращения...
Вечер четверга. Было около десяти вечера. Я вышла из дома и пошла к Сараю. Я была измотана переживаниями. Я чувствовала, что все случилось оттого, что я изменила Сараю. Если бы я не ходила к лодочкам!
Сарай тоже был расстроен, поскрипывал. Холоден и пуст.
Совесть мучила меня, мучила и мучила. Похлопав Сарай по бревну и, подышав, стараясь хоть на время успокоиться, я пошла обратно.
У бани Розовых стояли ОНИ: Ленка, Оксана, Кристина, Алина, Галя, Максим, возможно, еще кто-то, я тогда была в некой прострации.
Они подозвали меня к себе. Я с некоторым подозрением подошла. Что-то мне уже подсказывало...
— Тебе не скучно одной? — спросила Оксана. Они вели себя странно, как будто что-то задумывали. Все пристально смотрели на меня. В последние дни мне с собой было далеко не до скуки.
— Нет, — честно призналась я.
— А то давай с нами погуляешь!
Я немного удивилась. А они принялись разговаривать между собой, как бы между делом, уже не обращая на меня внимание. Максим засмеялся, тыкая пальцем в Алину:
— Ой, смотрите! Смотрите на нее! Вся желтеет! Тужится, тужится — щас обосрется! О, какая желтая!
Кажется, мне тоже приходила эта мысль, но я не думала, что так просто об этом можно сказать человеку в лицо. Оксана, стоявшая с сигаретой, вдруг заговорила:
— Прикалитесь, я такая приду в воскресную школу с сигаретой и с бутылочкой пива!
Почему Оксана все о воскресной школе вспоминает? А Оксана продолжала:
— Я еще так перед батюшкой выругаюсь, б..., прямо в церкви, а он мне в ответ, б...!
Все засмеялись. Мне это стало что-то напоминать, какая-то догадка добиралась до меня. Следующая фраза, сказанная кем-то, расставила все по местам. Это было чувство, что меня шарахнуло по голове.
— А Гале-то всего 12 лет, а ее уже на дискотеки отпускают!
"Они нашли мои записи!"— снизошло на меня откровение!
— Ай-ай-ай, Галя! Как ни стыдно!
— А обо мне и не слова! — возмутилась Ленка.
Я еще полностью не осознала своего положения, но развязку этого спектакля в честь меня я явно слушать не хотела. И сначала медленно отступая, а потом, набирая скорость, я ретировалась в свою крепость. В след послышалось:
— Соня, ты что — уходишь?
— Да! Мне пора! — еле выговорила я на ходу.
Первой моей реакцией в безопасности — это была радость. Неописуемое счастье — мои записи не пропали! Я пребывала в приподнятом настроении и шутила: "К Пушкину слава пришла в 15 лет, а ко мне в 14!" Меня цитируют и ставят миниспектакли по моим дневникам!
Мне было приятно, что они обыграли эту ситуацию шуточно, не восприняв в серьез мои язвительные и обидные замечания.
Но после бурной радости меня стало тревожить, что хоть записи и не утеряны, с чего я взяла, что мне их вернут.
Дядя Еня тут же упомянул, что в детстве все проходили через это, то есть теряли дневники. Но их никто никогда не возвращал и, как правило, уничтожал.
Это было именно то, что мне больше всего не хотелось услышать на ночь. Постепенно, я практически все вспомнила, что потеряла, и теперь ужасалась тому, что они читали. Мне было стыдно. И еще мне было страшно.
Страшно оттого, что мой дневник независимо от меня зажил своей жизнью. Дух Сарая творил все эти пакости и управлял мной.
Я вновь пила валерианку. И не ходила в Сарай. Это могло быть опасно. Сарай мог зажать меня в себе и никогда не выпустить. Его крыша коварно поскрипывала. Я слышала это с крыльца дома, и в тоже время скучала по Сараю.
Зачем Духу Сарая потребовалось, чтобы мой дневник прочли?
Но его замысел провалился, "... сейчас идет другая драма, и на этот раз меня уволь...". Никто из читавших даже словом не обмолвился о Сарае, и если бы не короткое упоминание о них самих, они бы тут же вернули бы мне блокнот.
Единственное, что ему удалось, это заставить меня раскаяться в написанном о ребятах. Они молодцы, да они молодцы, что отнеслись к этому с иронией.
С настоящего дня я торжественно обещаю больше никогда не писать о людях и о себе то, что нежелательно для прочтения ими. И это уже от меня не зависит. Даже сейчас меня не покидает мысль — то, что я пишу в данный момент, обязательно кто-нибудь прочтет.
А зачем еще писать, если не для читать? И все-таки мне хотелось сказать, как написал Блок:
«Молчите, проклятые книги,
Я вас не писал никогда.»
Только не о книгах, которых у меня и в помине нет, а о своем дневнике.
Всю ночь мои персонажи бродили под окнами, орали, ходили к дяде Вале. Это тоже не давало мне спать. Еще я не спала, потому что уже третью ночь подряд я размышляла о блокноте. На этот раз, уже зная, где он, я гадала, вернут его или нет.
Никак не думала, что умиротворенные деревенские дни могут превратится в такой ад.
И вот, наконец, я добралась до событий сегодняшнего дня — пятницы тринадцатой. Перемученная бессонницей и грызущими меня мыслями, я совершенно незамутненно передвигалась по комнате с книгой Данте Алигьере и переносилась в его ад из моего:
"Оставь надежду всяк сюда входящий".
Было восемь утра. Все ушли в лес. День намеревался стать солнечным. И тут я заметила (читала я весьма нервозно, постоянно оглядываясь и смотря в окна), как на горизонте на дороге возле дома Таракановых возник силуэт. Я, не отрываясь, вглядывалась. Оказалось — Лёнька из многодетных. В руках у него было что-то, что отражало солнце. Я предположила, что бидон.