Страница 9 из 18
X
Сегодня 21 сентября, Армения празднует день независимости. Astvats sirum e qez, Hayastan12. Бог, которого я признаю. Который приносит по вечерам вино и умеет наслаждаться, а не наказывать за удовольствие. Он связал Армению со мной, и теперь я, просыпаясь в Калифорнии, по каналам мысли переношусь в Ереван. Прекрасную страну Армению открыли любовь и страсть и раскромсали из ненависти. Страна, первой принявшая христианство, когда оно ещё не было подпорчено крестовыми походами, ханжеством, культом страха и золотом. Страна, до сих пор сохранившая очарование своей древней истории. Народ, который терзали и уничтожали на протяжении веков – выжил. Армяне рождаются и живут с воспоминаниями о происхождении нового мира, поэтому у них грустные и глубокие глаза, видевшие войны и капитуляции, смерть целых городов и сёл, переселения народов, голодных до грабежей и убийств. Армянам долго навязывали чужеродную модель поведения. А потом их разбросало по земле, и сами они себя стали разделять по происхождению/проживанию, будто бы находя точки расхождения. Но мало кто умеет так веселиться, как армяне. Возможно, армянское веселье уходит корнями в античные времена, когда у армян была своя мифология. Богини Астхик, Анаит, Нанэ и Цовинар заправляли балом и превратились в архетипы. Женщина, родившаяся под звездой богини Астхик, загипнотизирует своей армянской благородной красотой, непостижимой, как магия. Та, в которой преобладает Цовинар, испепелит мужчину и раздавит его как червяка, если он даст слабину. Армянская женщина-Нанэ – надёжный и преданный друг. Никто не сможет быть мудрее.
Я всё это знаю, потому что в М. в разное время возникало каждое божество, особенно Цовинар. Когда она заводилась, это был лихорадочный драйв, мощный поток волны, сминающий всё на своём пути. Но только посмей её разозлить, она уничтожит твою Трою до основания.
М. ушла, Армения – осталась. Меня окружает Армения, и я вижу её в калифорнийских горах, которые возвышаются над Беркли. Я никогда не был в Ереване, я видел его глазами других людей. Например, Фила, который давно зазывает к себе. И поэтому сегодняшний день я начинаю с песен Рубена Ахвердяна и думаю о магической стране, которую ещё не видел, поэтому представляю её только через песни.
В нашем Окленде горы красуются
с Калифорнией говорят
стоит выйти из дома на улицу
я ловлю их таинственный взгляд
забирают они из Америки
в одну из далёких стран
где стекаются люди к берегу
любоваться тобой, Севан
и вернутся они к обеду
в Ванадзор или Эчмиадзин
ну а я обратно поеду
в Калифорнию, снова, один
там я буду искать дорогу
к незнакомому дому, пьяный
и придёт ко мне на подмогу
музыка Ахвердяна
и звучит «mer siro ashune»13
и над крышей клубится дым
в этот дом я вхожу бесшумно
И становится он родным
в доме этом все уже спят
только ты меня ждёшь, mon chere
и когда ты мне скажешь «good night»
я отвечу «бари гишер»14.
но наутро проходит сон
моё сердце бьется в агонии
горы бьются с ним в унисон
просыпается Калифорния
отражаясь в солнечном диске
волны плещутся в океане
я люблю тебя, Сан-Франциско,
но мечтаю о Ереване.
XI
Мы с Русом идём к станции Ashby, садимся не на тот поезд – это проще простого сделать, если ты едешь в Сан-Франциско из Беркли в первый раз. Но вот мы уже мчимся в правильном направлении, проезжаем под заливом, а не над, из-за чего меня немного штормит. Через 20 минут мы выходим на станции Embarcadero. Поднимаемся выше, где город стреляет небоскрёбами в глазные яблоки, трамваи проезжают по моему хребту, и сам я превращаюсь в резиновый трамвай с торчащей на проводах головой, сделавшей тысячу и 39 оборотов вокруг своей оси.
Весь город Сан-Франциско – это легенда о райской земле, фантасмагорический сад с деревьями, цветами, небоскрёбами, холмами и пряничными домиками. Это затяжной прыжок в голову Создателя, и у него там фанк, конфеты и немного травы. Сан-Франциско – это город, в котором непременно хочется двинуться, потому что слишком захватывает дух. Мы идём по Маркет-стрит вниз к заливу, приближаемся к набережной, и тут на площади я отчётливо слышу «Get down on it», но не в исполнении Kool and the Gang. Конечно, это уличные музыканты играют на сцене посреди площади. В этом городе музыка – обязательный атрибут. Музыканты на каждой улице, чернокожие короли ритма или белые хиппари, закодированные шестидесятыми. Сан-Франциско – нескончаемый грув от Golden Gate Park до Embarcadero, от Presidio до Parkmerced. Расстояние между Downtown и Lower Pacific Heights точно вариации для Sly and the Family Stone. Улицы круто поднимаются вверх или под безумным уклоном катятся вниз, потому что город фанкует, он построен на холмах, под ними из глубин земли вырывается музыка ещё с тех времен, когда здесь никто не жил.
Возле пирса 39 – тысячи туристов, и, чтобы их обойти, нужно изогнуться пополам или превратиться в насекомое. На Рыбацкой пристани (Fisherman's Wharf) миллионы ресторанов, магазинов, тысяча человек на один квадратный метр, а на самой пристани туристы пялятся на тюленей, лежащих на плотах и, видимо, привыкших быть под постоянным прицелом человеческих глаз. Они как будто играют на публику, поднимая голову вверх и издавая писклявые звуки. Seals. Это главные местные шоумены. Showseals. Люди повытаскивали свои гаджеты и снимают зоофильмы про хохочущих животных. Тюлени жрут рыбу и хлопают лапами, а люди ржут, особенно дети, для них это целое представление. Они ещё не знают, что это за остров можно увидеть вдалеке, и чем он известен. Зато взрослые пачками набиваются в экскурсионный катер, чтобы добраться до одной из самых жестоких тюрем – до зловещего Алькатраса.
Мы заходим вглубь города, повернув от набережной к Russian Hill, туда, где фанкующие холмы достигают своей кульминации. Разноцветные домики, выстроившиеся в ряд, поднимаются или опускаются вместе с улицами. Деревья тут повсюду, ни одной улицы без деревьев с их пышной зелёной шевелюрой. Машины паркуют на улицах под углом в 45 градусов. Чтобы здесь гулять, нужно быть натренированным. Это как горный туризм. Lombard Street – венец безумия. К северу она начинает виться, как змея, образуя собой серпантинную дорогу между жилыми домами и цветочными клумбами.
В некоторых местах город напоминает мне Париж. Собор Grace Cathedral похож на Нотр-Дам, сбежавший с острова Ситэ и потерявший по дороге в Сан-Франциско несколько тонн. В этом квартале можно услышать французскую речь. Молодые французы с обострённым чувством достоинства и превосходства над остальными. Слишком надменные, если заговариваешь с ними. Фредерик посмеялся над моей любовью к песням Сержа Генсбура. Жюльен воспрял, услышав имя Луи-Фердинанда Селина. Он считает его лучшим французским писателем. Ему нравится категоричность и беспринципность Селина. Манон отказалась говорить со мной по-французски. Она всегда смотрит с презрением. Наверное, изучая социальные институты, взаимосвязи и закономерности массового поведения людей, можно заранее возненавидеть каждого встречного. А иностранец, коверкающий родной язык своим диким произношением, доводит таких французов, как Манон, до бешенства. Другая Манон обворожительная, но очень простая. Мы впервые встретились с ней, как и с остальными французами, на курсах английского языка. Манон глядела в пол, смущаясь от того, что мужская половина аудитории пялится на неё и увлечённо разглядывает. Она пропустила пару следующих занятий. Когда она наконец-то объявилась, я предложил ей погулять. Мы дошли до Голден Гейт парк. Всю дорогу я еле сдерживал себя, завести её прямо на Хайт-стрит было бы символично, но терпел, обмениваясь дежурными репликами о скучной фигне, как обычно и делают незнакомые люди, у которых нет ничего общего. Я плохо слушал, но внимательно наблюдал. Белокурая красотка с редкими веснушками на идеально ровном лице. Я попросил её говорить со мной по-французски и чуть не растёкся по холмам Сан-Франциско от удовольствия. Qu’aimes-tu le plus en France?15 – спросила она. Я пустился в балабольство. Рассказывал об уроках французского языка, что научился читать по-французски и по-русски практически одновременно. О том, как люблю Париж, что хочу там жить, желательно на левом берегу Сены, чтобы Люксембургский сад и Монпарнас были рядом с домом. Не знаю, возбудили ли её дифирамбы родному городу, всё-таки любовью к Парижу никого не удивишь, но, когда одновременно с языком действуют глаза и руки, скромная французская девушка с нескромным румянцем на щёках становится податливой. Поцелуй с оттенком Марсельезы пробудил в ней дьяволицу, и когда мы оказались одни в глубине парка, она расстегнула ширинку и начала действовать. Сена вышла из берегов и затопила Эйфелеву башню, Монмартр поменялся местами с Монпарнас, Булонский лес окружил Дом Инвалидов. Манон прокатилась по мне как торнадо разрушительной силой страсти, сминающей всё на своем пути. Мы почти не заметили, что где-то рядом появились люди – на расстоянии пятидесяти метров от нас. Её груди, выпрыгнувшие из лифчика, вряд ли остались незамеченными. Когда Манон заметила конфуз, раскраснелась ещё сильнее и быстро слезла с меня, дёрнула за руку, и мы побежали куда глаза глядят и заблудились. К вечеру мы вышли к трассе, сели в автобус и доехали до центра. Она снова была тихой девочкой, но щёки её горели. На следующий день она уехала в Лос-Анджелес.
12
Бог любит тебя, Армения – арм.
13
Наша осень любви – арм.
14
Спокойной ночи – арм.
15
Что ты любишь больше всего во Франции? – франц.