Страница 20 из 26
Катерина, Верочка и Славка, утопая в иле, поскальзываясь на глине, принялись ботать ногами, стараясь подогнать рыбу к корзине. Кирка, почти по плечи погружая руки в воду, вёл её по дну. Потом поднимал. На дне пружинно бились серебристые рыбины. Складывали их в ведро.
– В августе щурят придём сюда ловить. Они всю бель сожрут и вырастут, как карандаши или веретёна, – говорил Кирка. – Поедим жареных щурят в сухариках.
Много знал Кирка из того, что касалось ловли рыбы. И, конечно, умел ловить эту бель – сорогу, окуней, ельцов – всего, что водилось в канаве.
– А подайте мне скорей развесёлых пескарей, – притопывая ногами в грязи, закричала Катерина и заглянула в ведро. – Уж скоро целое. Хватит, может быть?
– Ой, сколько чистить-то. От рук отстанешь, – со знанием дела вздохнула Верочка.
– Не дрейфь, Веруня, – откликнулся Кирка. – Учитесь, пока я жив, – и передал корзину Славке.
– Хватит лодыря гонять. Я весь упарился.
Славка отдал ведро с рыбой Катерине, взялся за корзину, но Кирке не понравилось, как он это делает. Медленно. Рыба крупная уходит, хотя Славке казалось, что он всё делает так, как делал Кирка. Но разве Кирке угодишь?
– Руки крюки, – ругался тот.
Видно, хотелось доказать всем, особенно Катерине, какой он умелый, ловкий и сообразительный, а Славка – неумёха.
Славка терпел.
– Всё, больше ведро таскать не могу, полное, – закричала Катерина.
Потом рыбу делили. Тут оказалась самой незаменимой Катерина. Кирка показывал пальцем на грудку, а она, встав в загадочную позу, таинственно начинала издалека:
– Эта рыба самой голубоглазой фее, чья фамилия названа в честь парижской реки, – накручивала она хвалу.
– Короче – Верке, – крикнул Кирка, – А эта?
– А это самому храброму мастеру колодезных дел.
– Кирке, – крикнула Верочка, довольная, что её фамилия оказалась в родстве с Парижем. – А эта морской фее, владычице морей с царственным именем.
– Катерине, – пропел Кирка.
Оставался Славка.
– Ну ясно, что Мосунову, – крикнул Кирка, не желая, чтобы Катерина навыдумывала что-нибудь лестное про Славку.
– Самому благородному и щедрому любителю природы, – пропела Катерина, хотя и вправду уже было ясно, кому принадлежит эта кучка.
Общую жарёху устроили в Доме с привидениями. Чистить рыбу Кирка не стал. Он залил её козьим молоком и поставил на керогаз.
Вкусно получилось. Ели – за ушами пищало. А может, они просто проголодались. Даже захворавший дед Герасим сполз с постели и подошёл к сковородке, похвалил их.
– Кормильцы. Свежая рыбка – целебная. Поем, дак оклемаюсь.
Кирке страшно хотелось понравиться Катерине, поэтому он и за столом из шкуры лез, угощал всех сигаретами.
– Курите, а то в голове моль заведётся, – доказывал он.
Верочка испуганно отказалась, Славка тоже курить не стал, зато Катерина задымила. Закинув ногу на ногу, она пускала с наслаждением кольца дыма и говорила:
– Расслабуха. Люблю ловить кайф. Ещё бы кофе по-турецки, как у нас в портовом городе. Есть у тебя, Кир, кофе?
Нашёлся у Кирки и кофе. Его пили все. Хорошо чувствовать себя взрослыми, самостоятельными людьми.
– А вот со мной ещё один случай был – не поверите. Чуть заживо меня не похоронили, – вдруг загорелся Кирка желанием рассказать ещё об одном своём необыкновенном происшествии.
– Публика замерла. Все дамы и джентльмены готовы были слушать Шерлока Холмса, – процитировала Катерина с английским акцентом отрывок из ещё никем ненаписанного романа о сыщике.
– Короче. Был День железнодорожника. Маманя взяла меня на их базу отдыха, – начал Кирка. – Уха там общая, песни, волейбол, купание. Мне это до фени. Короче – я закинул стакан водки и решил поплавать.
Славка знал, какой пловец Кирка – Канин Нос, и тот, будто сознаваясь, что пловец он неважный, сказал, что поплыл у самого берега и попал ненароком на быстрину, в самую стрежь.
– В общем, унесло меня далеко. Плыть по течению невозможно, а возвращаться надо против течения. Пошёл пешком, а это по берегу километров десять. Прихожу на место, где гуляли проводники и уху варили – никого. Пусто! Уехали и про меня забыли. А как я в одних плавках домой попаду? Если марафонцем притвориться, бежать надо. А я и так весь вымотался. Что делать-то? Хоть бы штаны какие или рубаху найти. Комары зудят, пауты жгут. Короче – смотрю: в саду чьём-то чучело огородное стоит. На нём шляпа, плащ, рубаха какаято. Раздел я это чучело и всё надрючил на себя. Конечно, как нищий ханыга, но ведь не голый. Надвинул шляпу на глаза. Голосую. КамАз пожалел, довёз меня до Медуницы.
Подхожу к дому, а тут у меня вой. Маманя ревёт.
– Ой, Кирочка, милый, как я не углядела. Ой-ой-ой.
Решили, что утонул я. Покричали там, поныряли – не нашли. Решили водолазов вызвать.
– Неужели правда? – изумлённо выдохнула Верочка.
– А что не правда-то?! Решили, что утонул я. Поныряли – не нашли. Без водолазов там не обойтись. А это только на другой день, ночью кто полезет?
– А у нас на взморье тоже похожая история была, – сказала Катерина. – Целая семья утонула.
Кирка цыкнул зубом: подумаешь, семья. Летом каждый день тонут.
– Короче – я появился. Живой, здоровый в виде огородного чучела, – проговорил Кирка. – Смеялись и плакали.
«Смотри ты, какая история была, – удивился Славка. – Ну а почему он мне-то не рассказал?»
Послышался кашель, и хриплый голос Герасима Савельевича оборвал Кирку:
– Ну, Кирилл, откуда ты врать-то так научился? Не с тобой ведь это было.
– А ты чего, дед, подслушиваешь, – не смутился Кирка. – Ну и пусть не со мной. Но было ведь с мамкиным знакомым.
Катерина засмеялась:
– Ну и хохма. Так и про колодец наврал? – хлопнула Катерина о стол рукой.
– Про колодец, правда, – сказал Кирка. – Дед, рыл ведь я колодцы?
– Рыл-рыл, – откликнулся дед Герасим из своей комнаты-боковушки. – Тут худого не скажу. Хорошо рыл. И заработал прилично. А вот на реке не он тонул.
И хоть Кирка наврал про то, как стал утопленником, было в этот день им весело. Да и рыбы все домой принесли. Кирка Канин оказался находчивым, почти взрослым, самостоятельным добытчиком. А вот Славка пока ничего такого не умеет. Разве сравнишь грибы с рыбой?
Хотелось ему найти какую-нибудь работу. Мать сказала, что десятикласснику надо ботинки хорошие и портфель. А где деньги на них взять? Славка и сам понимал, что с его вытершимся побелевшим портфелем выпускнику ходить будет стыдно. Да и ботинки скоро каши запросят.
Работу помог найти опять Кирка. К его деду зашёл выпущенный из ЛТП вёрткий мужик по прозвищу Тушканчик, клавший одно время с дедом печи, и сказал, что теперь он вкалывает на промкомбинатовской пилораме подсобником. И ещё такие подсобники требуются. Даже подростков берут. Работа простая – отбрасывать на эстакаде пиленый тёс – в одну сторону, горбыль – в другую.
Славка с Киркой побежали на следующий же день в Медуницу. Тушканчик не врал, требовались на пилораму подсобники.
Работа оказалась несложная, но тяжёлая и грязная. Берегись – не берегись – штаны и рубаха будут в смоле, так что Славка надевал что похуже. В замызганных штанах можно было без опаски прижаться к смоляным брёвнам и горбылинам. Даже качаться на упругих досках, когда мастер-пилорамщик отвернётся.
Кроме Славки и Кирки, работали два подсобника – Слон и Тушканчик. Слоном мужика по имени Нафанаил называли за большой рост и толщину, а маленький Тушканчик носил фамилию Тушканов и вполне соответствовал по фигуре прозвищу: был он щуплым, шустрым и худым. Они нагружали на тележки кругляк и подкатывали к пилораме. Та распускала брёвна на доски, Славка и Кирка сортировали их, отбрасывая в одну сторону отходы – горбыль, в другую товарный материал – доски. Доски по первости изгибались, будто живые, вывёртывались из рук, рукавицы-голицы улетали с горбылём в отвал. Приходилось лезть за ними. Без рукавиц-верхонок работать нельзя, а запасных нет. Лезь в отвал. Потом приловчились – перестали верхонки летать.