Страница 26 из 27
- Вадим, может… я… всё же…
- Нет и, нет! И даже не вздумай спорить, я заказываю на утренний рейс до Москвы два билета. Да, Маш, телеграмма заверена врачом?
- Да.
- Значит, затруднений с заказом билетов не будет.
* * *
Они прилетели в Тулу ночью и на такси поехали дальше.
В живых они Людмилу Афанасьевну уже не застали. Она скончалась около трёх часов назад, так и не дождавшись младшей дочери.
Вадим расстроился не только потому, что умерла мать Марии, но и от чувства собственного бессилия хоть как-то облегчить горе Машеньки. Старшая сестра, Вера, ещё не приехала и он, сочувствуя жене, подумал, что правильно поступил, настояв на своей поездке. Всё-таки вдвоём горе легче перенести, особенно, когда рядом есть кто-то близкий.
Он вспомнил смерть, и похороны своей матери. Она скончалась вскоре после его выписки из больницы. Подряд две смерти близких ему людей - мамы и Ольги, добавили серебра на его висках. Он тогда был один, не считая соседей пришедших на похороны, и некому было согреть его душу, утешить его. Наверное, поэтому он и не отпустил Марию одну. Он, казалось, предчувствовал, что должен быть рядом с женой, что не должен покидать её ни на мгновение.
* * *
После поминок, когда Вадим проводил последнего из присутствующих и собрался заняться уборкой стола, из спальной комнаты послышался крик отчаяния, похожий на «Неет!», и громкое рыдание любимой Машеньки. Затем, она опять закричала - «Нет, нет, нет!», и не успело прозвучать последнее «Нет!», как послышался звук падения тела. Вадим решил - у Марии сдали нервы, и она потеряла сознание.
Он бросился в комнату на помощь жене. Она лежала на полу без движения, бледная, до синевы. Вадим страшно перепугался. Наклонившись, чтобы поднять жену и положить её на тахту, он увидел у неё в руке общую тетрадь в синей, коленкоровой обложке. Отбросив тетрадь в сторону, Вадим сбегал за водой, побрызгал Маше на лицо и подул на её бледный лоб.
- Любимая, очнись, я здесь…, я рядом с тобой! - прижимая к груди жену и целуя, с глубокой тревогой шептал Вадим. - Пожалуйста, приди в себя! Я не дам тебя в обиду…, я с тобой!
Его усилия оказались не напрасными. Маша, вначале вздохнула, затем, её глаза медленно открылись.
- Машенька, тебе плохо?! Чем я могу тебе помочь, ты только скажи, я всё сделаю? – продолжал шептать он, посеревшими от страха за жену, губами.
В ответ на него смотрели не глаза его любимой Машеньки - на него смотрела сама смерть!
В заплаканных глазах жены не было прежнего задора и огня - в них плескались боль, отчаяние, неверие, и только где-то, на самом донышке глаз, он увидел прежнюю любовь.
- Машенька, родная, что случилось?!
Он почувствовал, как она поёжилась, словно ей было нестерпимо холодно, а затем повела глазами по комнате.
- Ты ищешь тетрадь? – почему-то сразу догадался Вадим.
Маша, не произнеся ни слова, кивнула головой, и лишь потом, прошептала: «Вадим, помоги мне сесть…. Возьми тетрадь – это мамин дневник…. Прочитай, что написано в нём и, если сможешь, опровергни».
Ничего не понимая, он повиновался её просьбе.
По мере того, как до него доходил смысл записей в дневнике, он всё больше понимал и ужасался – Машенька и он…. Ооо, Господи!!! Он и Машенька…, Они…, они…
Та грозовая ночь…! Значит…, значит, он изнасиловал не Веру, а Людмилу Афанасьевну, Машенькину маму, и…, и…, Машенька его дочь!
За какой-то, невыразимо короткий миг, волосы на его голове стали совершенно белыми.
- Значит, всё правда, - с болью и отчаянием прошептала Машенька, - значит, всё правда, - повторила она. - Мне…, мне… остаётся только умереть.
- Машенька!!! - закричал он, - а, как же наш сын?! Он-то, каак?!
- Вадим, родной, я оставлю записку Вере, она воспитает его, и, надеюсь, не раскроет тайну его рождения… никогда и никому!
На минуту задумавшись, она ласковым голосом продолжила: