Алтынай

Отец Алтынай кивнул: мол, давай, оправдывайся.

Часы пробили час дня.

– По поводу земли и моего народа, – начал Саша. – Мы живем не на вашей земле. Мы живем на своей земле. В этой земле лежат уже три поколения моей семьи. Мои прабабушка и прадедушка пришли на эти земли, когда здесь была только степь. Вместе с ними пришли люди со всех концов страны – тогда СССР. Даже из Ленинграда. Нужно было построить в этой степи железнодорожный узел. А к нему поселок. В котором мы все сейчас живем. Ваш род зимой уходил на юг со своими табунами овец и лошадей. Потому что зимой здесь была смерть. Минус 40, снег и бураны. Вы уходили от этой зимы. Я не осуждаю вас за это. Вы спасали свой народ от гибели. Но в это же время мои предки рыли в земле норы, которые назывались землянками, и продолжали строить эту проклятую железнодорожную станцию. Я извиняюсь за пафос, но по-другому не передать, что тогда творилось на этом месте, где мы с вами сейчас сидим. Людей не могли похоронить неделями, потому что нельзя было вырыть могилу. Ее надо было выдолбить в промерзшей земле. Теперь в этом поселке живете вы и ваши родственники. Вам не надо никуда уезжать зимой. Посмотрите на ваши мавзолеи и на наши кладбища. Ваших могил намного меньше, чем наших. Не потому, что вы меньше умирали. Вас просто здесь не было каждые почти полгода. И так по всему северному Казахстану. Спросите своих аксакалов, что они помнят об этих местах в то время? Голая степь, ковыль, и всё! Сейчас города, дороги, в том числе и наша железная дорога, заводы, электростанции и прочее. Всё это построили те самые люди, о которых вы сейчас говорили без всякого уважения. Сами бы вы ничего не построили. У вас не было на это денег, инженеров, ученых, рабочих и просто понимания, что нужно делать.

Саша замолчал от острого желания закурить.

– Да! Вы справедливо говорили о хамстве, пьянстве и прочем. Каждая нация болеет своим болезнями. На то есть свои причины, не будем об этом. И, как любая болезнь, это лечится. У вас тоже не всё благополучно. Иначе вы бы не убивали друг друга за женщин, воду, пастбища, овец и лошадей. Причем с жестокостью, которой бы позавидовали воины Чингисхана. И эти трое подонков били лежачего не из-за того, что рядом жили русские, а из-за того, что их мамы и папы не заложили в них те самые обычаи, о которых вы говорили.

Теперь обо мне! Смерть Андрея поставила точку в наших пьянках. Это была наша общая ошибка. Страшная! Андрей заплатил за это своей жизнью.

О моей работе и моей зарплате могу сказать, что вы правы на все сто. Я это понимаю и буду делать всё, чтобы Алтынай и мои дети жили не хуже других. Звучит неубедительно, но другого мне сказать нечего, – Саша встал. – Спасибо, ата, что честно высказали свое мнение. Прошу прощения у вас и вашей жены, если я чем-то вас обидел, это не преднамеренно. У меня к вам маленькая просьба: пусть Алтынай выйдет со мной во двор, мне нужно с ней поговорить. Всего пять минут! – поспешно сказал он, глядя на нахмурившееся лицо Кенесбека. – За пять минут ничего не изменится.

Тот кивнул головой, разрешая дочери выйти.

Уже на пороге он остановил Сашу:

– А почему Алтынай? У вас ведь в школе было много красивых девушек. И русских, и украинок, и других.

Саша немного подумал и повернулся к нему:

– Не знаю, ата! Это вопрос куда-то наверх, – он поднял глаза к потолку. – Или вашему Аллаху, или нашему Богу. Они там определяют, кому с кем жить и как продлевать свой род.

Саша повернулся и вышел. Улица встретила его ослепительным светом и птичьим гомоном.

Через пять минут из дома вышла Алтынай. Она шла по дорожке, не поднимая глаз. Не доходя метр до Саши, она остановилась и схватилась за поперечную планку забора. Глаз на него она так и не подняла.

Они постояли немного молча.

– Алтынай! – тихо произнес Саша и протянул к ней руку.

Она как-то беспомощно посмотрела на него и резко отодвинулась. Саша с тоской понял по этому движению, что она приняла решение. И какое это решение, он тоже понял. О чём-либо спрашивать ее не было никакого смысла.

– Прости меня, Алтынай, что тебе пришлось пройти тяжелое испытание, – он перевел дыхание. – Но мне нужно было знать твое решение. Не их. А твое!

Он замолчал и стал смотреть на ее лицо.

Она по-прежнему не поднимала глаз, только ее руки продолжали судорожно сжимать планку забора. Ее ноги стали подкашиваться.

Стукнула дверь дома. На пороге в нерешительности застыла тетушка Рая.

– Подойдите, пожалуйста к нам, – попросил ее Саша. – Алтынай не очень хорошо себя чувствует! Мы уже закончили.

Та подошла и обняла дочь.

– Я хочу вам сказать, – медленно произнес Саша, – что вы очень хорошо воспитали свою дочь! Нет, нет, – вскинул он ладони вверх, увидев недоверчивый взгляд женщины. – Я это говорю совершенно искренне, без иронии.

Они повернулись и пошли в дом. Саша смотрел им вслед. Уже возле порога Алтынай по-детски заплакала и уткнулась лицом в плечо матери.

Та что-то ласково стала ей говорить по-казахски. Потом хлопнула дверь.

Всё!

Саша понял, что именно в эту минуту и в этом самом месте судьба развела их жизни в разные стороны.

Ноги сами привели Сашу на их любимое с Алтынай место в степи.

Он лег на траву и стал смотреть в небо. Там так же на огромной высоте кружил беркут. Возле уха жужжал шмель, что-то шуршало в траве. Голова была пустая. Мыслей не было никаких.

Потом, мысленно, он стал загибать пальцы на правой руке: «В октябре прошлого года ушел Андрей, спустя пару недель – Игорь, позавчера – Куаныш, час назад – Алтынай».

Какой-то злой рок висел над их компанией!

«Что же осталось? – Саша стал загибать пальцы на левой руке. – Мама – раз, Олег – два. И?.. Всё!»

Его замутило.

«Да!.. Еще степь!»

О степи он думал, как о живом существе. Как-то, сидя в автобусе, возвращаясь из города домой, Саша думал, глядя на пейзаж за окном. Там была плоская равнина рыжего цвета, с островками зелени. Не за что глазом зацепиться!

Саша видел уже, будучи в армии, горы, покрытые блестящим снегом, море с его вечным шумом набегающих на берег волн, леса с тенистой прохладой. Всё это сильно впечатляло! Всё было огромным, вечным, завораживающим и… не получало никакого отклика в его душе!

«Ну что в ней такого? – недоумевал он, глядя на степь. – Пустота! Плоская земля внизу, купол неба сверху и ветер. Всё! Может, загадка кроется именно в этом открытом пространстве? – лениво думал он. – Недаром оно дает душе ощущение простора. А может, какая-нибудь особая энергия беспрепятственно пронизывает это пространство своими волнами, вызывая в душе беспричинный восторг? И когда эти волны проходят через человека, они зажигают в его душе какую-то лампочку, как в фонарике».

Он не мог всего этого понять. Как бы то ни было, но Саша разговаривал со степью, как с живым существом.

«Посмотреть со стороны, – думал Саша, – так это какой-то дурдом! Сидит человек и что-то бормочет, глядя в степь».

Он опять лег в своем новеньком костюме на траву и стал смотреть ввысь. Постепенно какое-то новое чувство стало им овладевать. Какая-то смесь тоски, пустоты, ненужности своего существования. Раньше такого чувства Саша не испытывал.

Он еще не знал, что это новое чувство называется одиночеством!

Ему вдруг непреодолимо захотелось вернуться в прошлое. Туда, где они с Алтынай лежали на этом самом месте после школьного бала. Туда, где не было ее родителей, где не было его сватовства, Серика с его калымом, ночной драки, разговора с Куанышем. Туда, где у него, лежащего рядом с Алтынай, в душе было ощущение беспредельного счастья.

На него навалилось чувство огромной усталости. Саша сам не заметил, как уснул.

Сначала он почувствовал, как задрожала земля. Он испугано вскочил и увидел, как с юга в степи появилась черная полоса. Она стремительно увеличивалась в размере, и Саша понял, что это конница. Сзади нее висело плотное облако пыли. Оно стало быстро закрывать солнце. Раздался дикий вой, переходящий в боевой клич.