Страница 4 из 23
Но я путешествовал совсем не ради того, чтобы слушать. Что для меня имело значение на самом деле - сегодня я хорошо понимаю это - остаться одному в неведомой темноте, где человек сам себе хозяин, не считая смерти.
Обычно мой путь лежал в "пещеру", как я называл свое убежище. Это была часть основного дымохода, верхушка которого обвалилась и через него виднелось небо. Место это околдовало меня с того дня, как однажды в полдень я выглянул наверх и увидел слабо мерцавшую звезду. По ночам я устраивался там на постели из наворованной соломы и наблюдал за звездами, медленно прокладывавшими свой путь по небосводу. Заключая с небом спор, я каждый раз загадывал, появится ли в отверстии над дымоходом луна. Увижу луну - на следующий день исполнится мое желание.
Сегодня ночью луна пришла. Полная и сияющая, она светила мне прямо в лицо, и казалось, что я пью ее свет, как воду. Я не двигался, пока луна не исчезла вместе со звездой, следовавшей за ней по пятам.
На обратном пути я проползал под комнатой, которая прежде пустовала, но теперь там слышались голоса. Это была комната Камлака, который разговаривал с другим человеком, чьего имени я не знал. По акценту он напоминал одного из приехавших сегодня. Они прибыли из Корнуолла. У него был сочный, грохочущий голос, и разбирал я лишь отдельные слова. Я старался проползти быстро и извивался между столбами как червяк, думая лишь о том, чтобы меня не услышали.
Я уже добрался до конца стены и на ощупь приближался к перекрытию под следующей комнатой, когда плечом задел обломок трубы, и на пол с шуршанием посыпалась глина.
Корниец резко прервал разговор.
- Что это?
Совсем рядом, будто над ухом, раздался голос дяди:
- Ничего. Крыса под полом. Дворец разваливается на глазах.
Послышался скрип отодвигаемого стула и удаляющиеся шаги. Голос стал глуше. Мне показалось, что раздался звон посуды и бульканье. Я как уж медленно скользил вдоль стены к проходу. Шаги вернулись.
- И даже если она откажет ему, это практически не имеет значения. В любом случае она не останется здесь. В конце концов отец уступит епископу и перестанет удерживать ее. Уверяю, она только и думает о суде всевышнего, поэтому мне нечего бояться, даже если он явится сюда собственной персоной.
- Ты пока веришь ей!
- О да, я верю ей. Я узнавал в разных местах, и все говорят одно и то же, - он рассмеялся. - Кто знает, может, нам еще придется благодарить небо за то, что будет кому заступиться за нас на том свете, пока игра не дошла до развязки. Мне говорили, что она достаточно набожна, чтобы спасти наши души, если только она будет постоянно молиться за нас.
- Она может еще пригодиться тебе, - сказал корниец.
- Может.
- А мальчишка?
- Мальчишка? - переспросил дядя, остановившись. Снова раздались мягкие шаги. Я напряг слух. Почему мне хотелось услышать ответ, я не отдавал себе отчета. Я привык, что меня называют ублюдком, трусом или дьявольским отродьем. Но сегодня ночью я видел полную луну.
Слова прозвучали отчетливо, беззаботно и даже снисходительно.
- Ах да, мальчишка. Смышленый ребенок. Достоин большего. Честно говоря, приятный малыш. Он будет со мной. Запомни, Алан, мне нравится мальчишка.
Он позвал слугу наполнить кувшин водой. Использовав момент, я уполз.
Вот так все начиналось. Днями напролет я бродил за ним как привязанный, и он терпел, даже поощрял меня. Мне никогда не приходило в голову, что в двадцать один год человеку не всегда удобно иметь рядом шестилетнего несмышленыша, неотвязно следовавшего по пятам. Моравик бранилась всякий раз, отлавливая меня, но мама, судя по всему, была довольна и приказывала отпускать меня.
2
Стояло жаркое лето. В этом году установился мир. Поэтому по возвращении домой первые несколько дней Камлак провел в безделье, отдыхая или выезжая с отцом в поля, на природу. С яблонь начинали уже падать спелые плоды.
Южный Уэльс - чудесная страна с зеленеющими горами и глубокими долинами. На ровных заливных лугах, желтых от цветов, пасется откормленный скот. Скрывающиеся в синеве нагорья дубовые рощи полны оленей. По весне там кричит кукушка, а зимой бродят волки. Там же я видел зимой грозу со снегом.
Маридунум лежит в устье реки, впадающей в море. На военных картах река именуется Тобиус, но уэльсцы называют ее Тайви. Долина в этом месте расширяется, и река течет по топям и заливным лугам, окруженным невысокими холмами. Город расположен на возвышенном северном берегу. Земля здесь сухая и имеет сток. С внутренними областями Маридунум соединяет военная дорога на Карлеон, а с юга через реку перекинут мост в три пролета, от которого на холм к королевскому дворцу и на площадь ведет мощеная дорога. Помимо дома моего деда и убогих крепостных построек, возведенных еще римлянами, где сейчас размещались королевские воины, самым красивым зданием в Маридунуме был христианский монастырь, стоявший на берегу рядом с дворцом. Там жили несколько монашек, именовавших свой монастырь общиной Святого Петра. Большинство же горожан называли место Тир-Мирдин, по имени божества, чье святилище с незапамятных времен находилось под дубом, что недалеко от ворот общины. Еще будучи ребенком, я помню, как весь город называли Кар-Мирддин ["дд" произносится как межзубное д; на месте Кар-Мирддина находится современный Кармартен]. Неправда, что город назвали в мою честь, как это утверждают сейчас. Дело в том, что и город, и холм за городом, на котором находится святой источник, назвали в честь бога, почитаемого в королевском окружении. После событий, о которых я вам попозже расскажу, название города принародно изменили в мою честь. Но первенство принадлежит богу, и если холм и стал моим, то только потому, что он поделил его со мной.
Дворец деда стоял прямо у реки, утопая во фруктовых садах. Если взобраться по наклонившейся яблоне на стену, то можно усесться высоко над бечевником и наблюдать за движением на мосту, людьми, прибывающими с юга, и кораблями, пристающими во время прилива.
Мне не разрешали лазить за яблоками на деревья, поэтому я довольствовался паданцами. Но Моравик никогда не мешала мне забираться на стену. Выставив меня в качестве дозорного, она первая во всем дворце узнавала о пожаловавших к нам гостях. В конце сада ступеньками поднималась небольшая терраса, закрытая от ветра с одной стороны кривой кирпичной стеной. Моравик сидела там часами, подремывая над веретеном, пока в ее уголок не проникало солнце и не начинало припекать. Тогда ящерицы осторожно выползали из своих щелей и устраивались на камнях. Или я будил Моравик своими донесениями.