Страница 42 из 65
Каждый вдох уже отдавался неистовой болью, под языком ужасно кололо, ноги, казалось, «бежали» уже просто на автомате, но Райнбоу не останавливалась. Она бежала. Она должна добежать до конца. Не важно, что там и когда это всё закончится. Надо просто бежать. Бежать без остановки, бежать от того адского гула, который уже невесть где звучит; из-за спины, или прямо в черепной коробке девочки, грозясь разломать её пополам. Бежать до тех пор, пока ноги не сотрутся в порошок, пока вся кровь не охладеет или не вытечет изо рта или носа при уже начавшемся приступе, пока сердце не остановится…
И вот, в тот самый роковой момент, когда ноги, казалось, не просто подкосились, а согнулись пополам, точно палочки из тонкой пластмассы, Райнбоу рухнула на пол, и… В глаза ударил ослепительный свет.
Открыть глаза Райнбоу удалось далеко не с первого раза, но когда это всё-таки произошло, девочка осмотрелась.
Это место было в меру светлое, вокруг сплошь и рядом были идеально белые лилии, но идеален был не только их цвет. В них не было ни единого изъяна, ни одного неверного изгиба. Их было много.
Сама же Райнбоу находилась на тонкой корке льда. Настолько тонкой, что, казалось, одного лишь перышка хватит, чтобы он провалился. Но Райнбоу совершенно спокойно стояла на нем, оперившись об гладкую и чуть покалывающую ладони холодком поверхность.
Больше не было никакой тревоги. Не было ничего; никаких забот, никаких беспокойств, никакой боли. Был лишь этот волшебный полумрак, ласково убаюкивающий все мысли в сознании, точно заботливая мать своё единственное дитя.
Всё тихо, всё спокойно, всё всегда было и будет таким. Да, именно таким…
Резкий звук проламывающегося льда был подобен пули в висок. Не успела Райнбоу хоть что-то осознать, как острые, точно иглы, когти холодной и тёмной бездны впились ей прямо в шею и резко рванули вниз. На дно.
Боль была острой, всё тело при погружении обдало холодом. Только он был не снаружи, он был внутри. Кровь из раны стремительно вытекала в темную воду, окрашивая её в алый.
Только через несколько мгновений стремительного погружения, показавшихся задыхающейся и совершенно не понимающей что происходит Райнбоу целой вечностью, девочка, через пелену белых пузырей, вылетающих у нее изо рта с немым криком, наконец смогла разглядеть её. Темноту. Эту леденящую кровь неизвестность, которая присутствует в самых тёмных уголках сознания каждого живого существа. У каждого она своя, и каждый её боится.
Рта и носа у неё не было, были лишь еле различимые бугорки на их месте, кожа абсолютно гладкая, голубая, с переливающимся узором, перья на голове бледно-желтые, и глаза… Темные. В них будто отражалась сама вечность, они были как окно во что-то необъяснимое. То, что нельзя понять и осмыслить никому во вселенной. То, что находится за гранью понимания.
Тут Райнбоу просто не вынесла. В ней проснулись какие-то животные инстинкты, в которых не виднелось ни одного проблеска рассудка. Дьявольский приступ не заставил себя долго ждать; в глазах закололо, горло и грудную клетку резко сдавило, всё тело начало пульсировать и дергаться.
Изо всех сил рванувшись назад, Райнбоу таки вырвалась из цепких лап этой адской твари и, беспорядочно вертя конечностями, точно лопастями пропеллера, начала стремительно всплывать.
Было уже абсолютно плевать на всё. На то, что легкие горят огнём, на то, что сил практически не осталось, на то, что кровоточащая плоть лоскутами свисает вдоль вытянутой шеи – плевать! Надо просто выбраться. Хотя бы глоток воздуха. Того прохладного и какого-то особенного воздуха – и всё остальное ерунда.
Но как бы быстро Райнбоу не плыла, как бы стремительно не И вот когда казалось, что до спасения в буквальном смысле рукой подать – девочка резко и очень больно ударилась макушкой об лёд. Это была уже не та тоненькая корочка, нет, Райнбоу от спасительного кислорода отделяли четыре слоя замёрзшей воды, которые не то что руками – пулеметом не пробьёшь.
Все внутренности, казалось, сжались в один плотный комок, легкие горели огнём, неимоверно хотелось закричать так сильно, чтобы тебя услышал весь белый свет и каждая её живая душа по ту сторону этого непробиваемого льда. Райнбоу, как одичавшая, всё еще продолжала царапать поверхность застывшей непроходимой преградой воды, стирая коротко стриженные когти в кровь, хоть чувство безысходности уже алой лужей расползалось по всему сознанию, медленно превращаясь в самое настоящее безумие.
Как вдруг… Спину, крылья и руки резко схватил спазм. Все мышцы напряглись и застыли в одном положении, словно в них находилась длинная леска, которую резко потянули назад. Всё ещё рвущееся от конвульсий и адского жжения в груди тело на несколько секунд просто застыло в одном положении. Уже окончательно потерявшая всякий рассудок от страха девочка отчаянно работала ногами, дабы не дать пустоте шанса утянуть её на дно. Хоть надежды на спасение уже не было совсем, но было плевать, она не хотела отдаляться от еле проскальзывающего света через толстый слой льда. Не хотела, чтобы эта алая бездна утянула её в свои холодные, как у самой смерти, объятия.
Она уже почти не чувствовала появившихся на спине отростков, не чувствовала, как они пробиваются через кости и мышцы к свету, почти не услышала треска собственной кожи, под которой уже образовался новый, небесно-голубой слой, напоминающий на ощупь кожаную сумку, но когда эта адская ноша вырвалась наружу и сделала свои первые движения – только тогда к Райнбоу пришла запоздалая боль, переглушившая даже всё еще дающее о себе знать острое и пульсирующее ощущение в груди.
Это были… Крылья… Нет, не крылья! Это цепи! Кроваво-красные цепи, которые торчат прямо из её истощенного и дергающегося в судорогах тела и тащат её ко дну, прочь от света, прочь от такого сладкого и светлого покоя…