Страница 4 из 11
С той поры все пошло как-то наперекосяк. Она стала заниматься в группе расширения сознания, где то и дело проходили коллективные обсуждения ее отношений с Берни. Возвращаясь домой, она едва ли не ежеминутно корила Берни за его ценности и его цели. Теперь ей не нравилось и то, как он говорит с нею.
- Не надо говорить со мной как с ребенком! Черт возьми, я ведь женщина! Вся эта твоя бравада гроша ломаного не стоит! Сплошная показуха! Я такая же сообразительная, как ты, и оценки у меня не хуже твоих - понял? Одного-единственного органа не хватает, чтобы стать такой же, как ты, - ну и что из того?
Он ужаснулся еще больше, когда Шила оставила балет. Она продолжала заниматься русским, но теперь больше всего на свете ее занимала личность Че Гевары. Она ходила в огромных походных ботинках и покупала тряпки в армейской лавке. Больше всего ей нравилось щеголять в надетой на голое тело мужской нижней рубахе, через которую просвечивали ее темные соски. Берни поймал себя на том, что ему стало неудобно ходить по улицам рядом с нею.
- Ты это серьезно? - спросила она изумленно, когда он сообщил ей о своем желании пойти на выпускной вечер, пусть тот и был старомодным дурацким действом. Память о нем следовало сберечь для других времен - этот его аргумент подействовал, и Шила решила пойти вместе с ним. В канун вечера она появилась в его комнате одетой в солдатскую робу, из-под которой виднелась драная красная майка. Ее грубые, под стать армейским, ботинки были выкрашены золотой краской. Шила, смеясь, называла их "своими новыми бальными туфельками". Сам Берни был одет в белый смокинг, купленный отцом в "Брукс бразерс", который как нельзя лучше шел к его рыжеватым волосам, зеленым глазам и смугловатому от легкого загара лицу. Шила же выглядела достаточно нелепо.
- Тем ребятам, которые относятся к этому делу серьезно, твой вид покажется оскорбительным. Если уж туда идти, то надо и одеваться соответственно.
- Бога ради, оставь ты эти свои разговоры. - Она плюхнулась на диван, всем своим видом выражая презрение. - Ты стал похожим на лорда Фаунтлероя. Надо бы рассказать об этом нашей группе. Интересно, что они об этом скажут.
- Плевать я хотел на твою группу!
Впервые за все время общения с Шилой он потерял контроль над собой. Она лежала на диване, покачивая своими золотыми ботинками и изумленно взирая на него.
- Оторви свой зад от дивана и пойди переоденься!
- Да пошел ты...
- Я серьезно, Шила. В этой одежде ты туда не пойдешь.
- А вот возьму и пойду.
- Нет, не пойдешь.
- Тогда и ты не пойдешь.
Он на мгновение застыл, но тут же решительно направился к двери.
- Нет. Я все же пойду. Но пойду один.
- Счастливо.
Она сделала ему ручкой, и он вне себя от ярости вышел из комнаты. Танцевать ему на вечере было не с кем, он торчал в зале разве что из принципа. Вечер был окончательно испорчен. Нечто подобное случилось и на церемонии вручения дипломов, в довершение всего свидетельницей происходившего там стала мать Берни. После того как Шила поднялась на сцену и ей вручили диплом, она повернулась к залу и обратилась к собравшимся с краткой речью о том, как бессмысленны символические установления истэблишмента в мире, где права женщин попираются. Посему она не может не протестовать против шовинизма, царящего в Мичиганском университете. После этого на глазах пораженной публики она разорвала свой диплом, отчего Берни едва не заплакал. Что он мог сказать матери теперь? С Шилой говорить тоже было не о чем, это он понял тем же вечером, когда они стали собирать вещи. О чувствах, испытанных им в зале, лучше было молчать, он мог наговорить лишнего. Она молча доставала из ящиков свои вещи. Этим вечером его родители ужинали с друзьями в отеле, он собирался присоединиться к ним утром, чтобы отметить факт окончания университета, после чего все они должны были вернуться в Нью-Йорк. Он печально посмотрел на Шилу. Последние полтора года казались прожитыми зря. Вот уже несколько недель они с Шилой не могли найти общего языка. Но он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что у них все кончено, хотя одновременно с этим собирался прокатиться по Европе совсем не с ней, а с родителями. Берни никак не мог понять - как она, такая страстная в постели, умудряется быть такой бесчувственной во всем остальном. Эта странность поражала его с первого дня их знакомства. Впрочем, он слишком любил ее для того, чтобы обращать внимание на подобные вещи... Первой молчание нарушила Шила:
- Завтра вечером я улетаю в Калифорнию. Берни поражение замер.
- Разве твои родители.., не хотят увидеть тебя? Она улыбнулась и бросила в дорожную сумку связку носков.
- Ясное дело, хотят. Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить ей пощечину. Он ведь действительно любил ее.., хотел жениться на ней.., она же все это время думала только о себе. Большего эгоцентрика, чем она, встречать ему еще не доводилось.
- Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом доберусь до Сан-Франциско.
- А что потом?
- Откуда я знаю!
Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были ни друзьями, ни любовниками. Вот уже два года она была чем-то главным в его жизни, и по этой причине Берни чувствовал себя полнейшим идиотом. Он потратил на нее два года своей жизни!
- Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там...
Неплохо... И это после двух лет!
- Не знаю. - Впервые за все это время он улыбнулся, хотя его глаза оставались такими же грустными. - Я буду искать работу.
Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать тысяч долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос со своим трудоустройством опять-таки из-за нее - он не знал ее планов. Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.