Страница 17 из 46
Я облизнула сухие губы — и ничего не почувствовала. Я повторила это действие несколько раз, и присутствие одного из главных врачей клиники меня не смущало. Покосившись, я уставилась на левую руку под одеялом, призывая ее подняться, но рука не слушалась.
— Это из-за препаратов, — объяснила Шахраз, видя мой растерянный вид. — Ощущения вернутся через несколько часов. Так что же произошло?
Я услышала, как кто-то царапает мелом доску. Это был мой голос:
— Я не понимаю…
— В то время, пока вас, Светлана, успокаивала половина санитаров этажа, — Шахраз многозначительно выдержала паузу, буравя меня взглядом, — кое-что произошло.
Не знаю, сколько времени я отсутствовала в реальном мире из-за замечательных препаратов Шахраз, да и знать теперь не хотела. Возможно, все, кто хотел, давно уже сбежали, и моя дальнейшая жизнь будет протекать в тишине и спокойствии, без участия в заговорах и сговорах. Осталось только выдержать проверку и снять с себя подозрения.
Я дала понять, что собираюсь с силами, чтобы вновь заговорить.
— Что?
Получалось действительно с трудом. Голос звучал как сломанная волынка, срываясь то на высокие, то на низкие ноты. Неужели Шахраз не знает последствия собственных препаратов?
Шахраз сделала пометку в блокноте. Видимо, нет, не знает.
— Светлана, помните ли вы, почему здесь оказались? — Шахраз не посчитала нужным отвечать на мой вопрос.
— Нет… — казалось, меня душат невидимые руки.
— Что вы сейчас чувствуете? Если вам сложно говорить, — сориентировалась она, — я буду перечислять. Вы кивайте.
Казалось, она принялась зачитывать мне словарь синонимов, причем выбрала только весь спектр вариантов слова «депрессия». Она перечисляла их медленно, словно давая мне время надкусить их, распробовать, чтобы одобрить одно из них. Как привередливый клиент, я морщила нос над очередным предложенным словом, а Шахраз, как терпеливый официант, продолжала перечислять позиции меню. Мне ничего не приглянулось и следовало бы ретироваться со словами: «Что за дыра!», не заплатив даже за напитки, но я понимала, что обязана согласиться хоть на что-то, иначе могла вызвать дополнительное подозрение.
— Пессимизм, — сказала Шахраз, и я трагично кивнула, мол, да, самое оно.
Похоже, это было не самым лучшим выбором. Вскинув тонко очерченную черным карандашом бровь, Шахраз сделала пометку в блокноте. Может быть, она там прячет кроссворд?
— Думаю, стоит продолжить наш разговор несколько позже. Вы расскажите мне, что произошло, я — почему вы оказались в медблоке. Очень надеюсь, что ничто не помешает нашим планам. Не так ведь?
Я посмотрела на нее, как поросенок на мясника, зная, что когда-нибудь наступит канун Рождества и это будет праздником мясника, а никак не поросенка. Когда-нибудь я снова начну говорить, и она сделает все возможное, чтобы вытрясти из меня максимум слов для своего «кроссворда».
* * *
После пятой смены дня и ночи я сбилась со счета и не знала, наступил шестой или седьмой день моего заточения. Эта погрешность вряд ли могла восстановить правильное ощущение времени, ведь я не знала, сколько времени провела в бестелесной коме, но теперь я старалась не впадать в безвременное пространство, как было до этого.
Шесть (или семь) дней я провела в раздумьях. Почти сразу я поняла, где научилась настолько не ценить и не следить за временем. Как часто бывало — всего на пять минут садишься, а встаешь из-за стола, когда солнце уже закатилось, а живот скрутило от голода. Хочешь перекусить, ставишь чайник и, чтобы не скучать, отходишь к компьютеру что-то проверить. И вот уже светает, чай так и не заварила, а растаявшее сливочное масло одиноко лежит рядом с неразрезанным батоном хлеба.
Я не была готова возвращаться в тот мир. Нет, пока нет. Я боялась даже уточнить, о каком мире идет речь — виртуальном или реальном, и не знала, какой из них пугает меня больше. Вновь оказавшись в своей комнате, я вряд ли принялась бы за книгу или учебник, позабыв о виртуальных заботах своего персонажа. Да, я обещала самой себе, что не буду ассоциировать себя с нарисованной эльфийкой, что перестану говорить об игре в первом лице — «Я заработала», «Я сделала». Это была — я, но в то же время нет. Виртуальные заботы мало влияли на мою реальную жизнь, а значит, не должны были всецело занимать мой ум.
Из всех выслушанных терапий и лекций я вспоминала только Марию Степановну и ее пирамиду Хеопса. В запале я готова была обещать самой себе, что как только выйду отсюда, тут же поеду в Египет. Нет, не сбегу. Выйду. Ведь когда-нибудь люди выходят из клиники по собственной воле? «Молодец, желание — уже половина дела», — похвалила бы меня Мария Степановна. Оставалось решить всего ничего — где заработать денег на путешествие и на какую работу вообще можно устроиться с неоконченным высшим образованием? И получилось, что для получаса, проведенных на экскурсии возле пирамиды, мне нужно было потратить два года на получение диплома и неизвестно сколько лет, чтобы скопить необходимое для поездки. «Чем мне в этом поможет одно только желание?», — так и хотелось спросить у Марии Степановны. Но приходилось отвечать самой себе — не даст упасть духом и не впасть в выбранный мной «пессимизм».
Шахраз не появлялась. Я надеялась, что она сняла с меня все подозрения, поскольку на момент, когда «кое-что произошло», у меня было стопроцентное алиби. Я склонялась к тому, что это «кое-что» могло быть только нашим злополучным рейдом. К тому же, когда сбежала половина твоего отделения, добиваться признания дело скучное и уже бессмысленное.