Страница 72 из 294
Шаманы пели, танцевали, употребляли настойку из кореньев, угощались замечательно вкусными маринованными орехами и сушёными ягодами — дарами Солнца.
— Ты думаешь, мы не отравимся? — Билл с сомнением заглянул в небольшой глиняный черепок, на дне которого поблёскивала в электрическом свете тёмная лужица шаманской настойки, — Это с неё ведь они прыгают как черти!
Кирочка апатично пожала плечами. Ей до сих пор было стыдно перед самой собой за незаслуженно принимаемые почести, и она немного досадовала на Крайста за то, что он не только не разделяет её переживаний, но и не спрашивает даже о причинах её сумрачного настроения.
— Совести у тебя нет, Крайст, вот что, — сказала она.
— Это ещё почему? — поинтересовался он, ничуть не возмутившись предъявленному обвинению.
— Никакой ты не герой, — сказала Кирочка эмоционально, — Известно… — она запнулась, — каковы твои подвиги… А ведёшь себя как герой, и принимаешь все эти знаки уважения и благодарности так, будто действительно их заслужил…
Билл рассмеялся.
— Ах, вот оно что!.. Попробую тебе объяснить… Наша разница в том, что ты гораздо больше вещей принимаешь всерьёз. Пойми, от того, что я сказал бы этим шаманам правду, мало что изменилось бы. Если другие люди уже решили возвести тебя в ранг героя, то сколько ты ни доказывай им, что на самом деле ты ничтожество, вряд ли они тебе поверят. Община получила назад своего Светозара и теперь радуется. Зачем мешать?.. — Крайст снова глянул на лужицу мутной настойки в черепке и прибавил, — Думаешь, не отравимся? Впрочем, есть только один способ это проверить.
С озорным блеском в глазах Билл одним глотком осушил свой черепок. Кирочка решила от него не отставать и сделала то же самое.
В груди спонтанно обнаружилось солнце — круглое мягкое и тёплое — по телу рассыпались мелкие искры звенящей электризующей приятности…
Кирочка вскочила, следом за нею прозрачным крылом взлетела нежно-голубая ночная юбка. Билл тоже поднялся.
— Я хочу танцевать! — воскликнула девушка и, схватив Крайста за обе руки, закружила его.
— Ну и чертовщина! — отстраненно удивился он на себя, крепче хватаясь за её длинные тёплые пальцы. Вокруг них кружилось множество пар. В этом не было ничего особенного. Солнечный круг. Солнцеворот. Чередование дня и ночи, зимы и лета. Вечные попытки неповторимого повториться. В глазах мелькали голубые платья и расшитые рубахи шаманов; они закручивались всё быстрее и быстрее, словно яркий весёлый смерч, уносили все мысли и тревоги…
Устав от быстрых танцев и решив перекурить, Билл и Кира поднялись на крышу. Бездонная пропасть чёрного звёздного неба разверзлась у них над головами. Ночь стояла такая ясная, что крохотные слабо мерцающие песчинки — звёзды, все до одной, были хорошо различимы. Их мерклый дрожащий свет — трепетание безмерно далёких миров — пробуждал неизъяснимую грусть.
Двое на крыше застыли в молчании, вдыхая сладостный ужас перед собственной ничтожностью, который каждый хоть раз в жизни испытывал при виде распростёртого над головой тихого звёздного неба.
Постояв с минуту неподвижно, Крайст щёлкнул зажигалкой. Всплеск весёлого оранжевого пламени прогнал величественный призрак вечности, сотканный из робко струящегося на землю звёздного света.
— Я никогда не видела такой красивой ночи! — прошептала Кирочка восторженно и закружилась на месте, раскинув руки, — Эта настойка делает меня такой счастливой… Самой счастливой! Мне кажется сейчас, что невозможно просто испытывать большего счастья — будто Вселенная взяла меня бережно на ладонь, замерла надо мною и смотрит нежно-нежно…
— Ты напилась шаманского зелья и фантазируешь, — угрюмо пробормотал Билл, выпустив струйку дыма. Она пролилась в темноту миниатюрным подобием млечного пути.
— А что ты чувствуешь, Крайст? Неужели настойка на тебя совсем никак не подействовала?
Билл пожал плечами. Кирочка достала сигарету, и он привычно ей прикурил.
— Не знаю, — заговорил он чуть погодя, снова поглядев наверх, — ничего особенного я не чувствую. Представь только, что там, далеко-далеко, на маленькой планете возле какой-нибудь неизвестной звезды двое стоят, вот как мы сейчас, курят, смотрят в небо и зачем-то тоскуют о нас с тобой, о том, что мы так далеко друг от друга, и им никогда не узнать нас. Это самая светлая печаль.
— Настойка обнажает внутреннюю суть — показывает вам содержание вашей души, — услышала Кирочка совсем рядом серьёзный и гордый голосок Лучезара. Он всё это время стоял в темноте у края крыши и не был замечен ни ею, ни Биллом.
— Мы достаточно уже, по-моему, освежились… — стушевалась Кира. Навеянная настойкой лёгкость резко прошла, ветерок студил плечи, под пристальным взглядом Лучезара, как будто преследующим её стремящееся ускользнуть лицо, ей сделалось муторно. — Идёмте вниз.
Кирочку посетила неуютная мысль, что должно что-то произойти, и ей захотелось это пресечь…
— Я могу оставить вас, — резко и, как показалось девушке, с обидой, выпалил Лучезар, — если хотите побыть наедине.
— Нет. Ты нам нисколько не помешал. Тут просто немного свежо. — поспешила уверить парнишку Кира. У неё в этот момент возникло ощущение какого-то недоразумения, нависшего в воздухе, она чувствовала, Лучезар появился здесь не просто так; всякий раз, когда она встречалась с ним взглядом, в ней вспыхивало необъяснимое тревожное предчувствие. Длинные золотые волосы и загадочные тёмные глаза — редкое сочетание пугало и завораживало.
— Все любовники так говорят, когда их застают вдвоём, — в интонации Лучезара слышалось отвращение.