Страница 244 из 294
Высокий дорого одетый брюнет с одинокой яркой розой в руке — он шёл, и на него оборачивались с завистью и восхищением.
3
Ресторан помещался в старинном отреставрированном здании. Нижний зал — зимний, с несколькими многоярусными хрустальными люстрами под потолком — здесь было светло даже в самые унылые и пасмурные дни — занимал полукругло выступающий портик. А верхний — открытый, летний, расположенный над колоннадой, только недавно открылся, и сейчас, ветреным весенним вечером, почти все столики там оказались свободны.
Кирочка стояла около балюстрады спиной ко входу, и с высоты стройных белёных колонн любовалась широким проспектом, залитым янтарным светом заходящего солнца — блики скользили в окнах проезжающих машин, озарённые закатом лица, казалось, преображались, делались яснее, счастливее — весенняя публика, текущая по тротуару, была как будто более оживлённой, чем обычно — пленительно догорал первый действительно тёплый день года, и радость от его прихода коснулась каждого — невозможно оставаться по-зимнему угрюмым, когда за окном так животворно разливается вечерняя заря, воскрешая всё, на что падают, скользя, её золотистые лучи.
Саш Астерс невольно замер в дверях, завидев высокий женский силуэт, чётко обрисованный в ярком свете. Он не задумывал какого-то особенного приветствия заранее — то была очаровательная импровизация — Саш тихими быстрыми шагами приблизился к Кире и, остановившись у неё за спиной, медленно провёл нежной головкой розы вдоль линии её позвоночника в глубоком вырезе платья.
Она вздрогнула от прикосновения цветка, не столько неожиданного, сколько волнующего, пробуждающего чувства, и взглянула на него через плечо.
Если бы сейчас какой-нибудь живописец или фотограф вздумал увековечить их в произведении искусства, то у него получилось бы нечто поистине величественное в своей простоте — символическое изображение венца человеческого бытия — красивая женщина и красивый мужчина замерли навечно, запечатлённые на плёнке или холсте, в самом начале волшебства, в томительной незавершённости счастья.
— Здравствуй, — сказала она и улыбнулась.
— Здравствуй, — ответил Саш.
— Удивительно, — воскликнула Кирочка, прикладывая цветок к груди, — как твоя роза подошла к моему платью! Прямо тон в тон. Может, есть какая-нибудь примета на этот счёт?
— Не знаю. Может быть и есть, — отозвался он с блуждающей улыбкой.
— Всё так церемонно у нас сегодня, так торжественно, — сказала она скороговоркой, пытаясь прогнать незаметно подкравшуюся к сердцу печаль, — мне прямо неудобно, — Кирочка скользнула взглядом по столу, накрытому белоснежной скатертью, по сверкающим приборам, в безупречно прозрачные бокалы уже налито было рубиновое вино.
— Ну так давай внесём в обстановку лёгкий творческий изъян, — сказал Саш и, заговорщически сверкнув глазами, опрокинул один из изящных бокалов на скатерть.
Кирочка ахнула — вино моментально впиталось, расползшись ярким бордовым пятном, точно кровь на рубашке раненого.
— Так лучше?
— Пожалуй… — согласилась она с немного испуганной улыбкой.
4
Золотой свет начал медленно погасать, становясь всё мягче, всё спокойнее — небо окрасилось в нежно-розовый, и только в просвете между домами ещё алела, как остывающие уголья в огромном костре, вечерняя заря.
Саш и Кирочка сидели за столиком друг напротив друга, официант уже унёс освободившиеся тарелки, и руки их, вроде как без дела лежавшие на скатерти (она теребила ножку бокала, а он пытался сложить из салфетки кораблик), руки, которые как будто некуда было девать, невольно устремились навстречу, чтобы соединиться в центре стола — завладев Кирочкиными пальцами, Саш, руководствуясь своим обширным опытом в общении с женщинами, уже понял, чем всё закончится, Кирочка и сама догадалась; это откровение оказалось немного грустным — исчезновение волшебства, что некогда существовало между ними; некоторая часть его, совсем чуть-чуть, на донышке, сохранялась даже после первой встречи, теперь же оно утеряно было окончательно — каким образом столь трагичная определённость взрослых отношений могла вырасти из давней трогательной макаронной истории?
Но, как говорится, что выросло, то выросло.
Саш слегка привстал, нагнувшись над столом, протянул руку, и, осторожно взявшись за край тонкой, как паутина, Кирочкиной митенки, несильно потянул его вниз. Граница полупрозрачной ткани медленно поползла вслед за его рукой, обнажая прохладную светлую кожу, на которой слегка отпечатался узор вышивки. Кира помогла Сашу освободить ладонь, потянув ниточки, посредством которых митенка крепилась между пальцами, и она вся — сквозная и невесомая, словно сгусток тумана, осталась у него в руке.
5
Эрн и Билл сидели на берегу городского пруда, вечернее солнце, склонившееся над городом, словно улыбающееся лицо матери над колыбелькой, просвечивало кроны деревьев, бросало на поверхность воды, гладко остриженный газон и на лица молодого мужчины и подростка, устроившихся на своих сложенных куртках, причудливые узорчатые тени.
Билла интересовало очень многое, касающиеся природы магии и волшебства — далеко не обо всём ведь рассказывают на курсах подготовки офицеров Особого Подразделения; ему давно хотелось расспросить Эрна, но он не решался, боясь смутить подростка своими неосторожными или неумелыми формулировками: он не мог знать, какую ценность представляют для самих колдунов те или иные субъективные переживания, могут ли люди спрашивать о них или есть вещи, лежащие настолько далеко за гранью сокровенного, что разговаривать об этом с не-колдунами не то чтобы неприлично, а скорее просто невозможно…