Страница 156 из 294
«Интересно, — думал он, демонстративно глядя в окно, — что они все так лупятся, это оттого, что я пьяный, или потому, что я сюда сел? Я ведь ничего не нарушил… Имею право. Этот бездомный такой же человек, как и остальные!»
Свернув на Улицу Банков, автобус и проплыл сквозь известную на весь Город цифровую лазерную рекламу — цветные отблески пробежались по стёклам.
«Каждую минуту мы делаем кого-нибудь счастливым! Большой Империалистический Банк» — гласила крупная объёмная надпись, которая в прямом смысле висела в воздухе над проезжей частью. Над надписью, эффектно сверкая, вращалась огромная трёхмерная монета.
Билл выдохнул в рукав, опасаясь обдать кого-нибудь густым духом спиртного. Ткань его безупречного пиджака соприкасалась с грубой лоснящейся от грязи джинсовой курткой сидящего рядом нищего старика.
«Чистоплюи. Лицемеры… Жалкие трусы, утешающие себя самообманом… Не вы ли по воскресеньям на благотворительных акциях в парках и дворцах культуры жертвуете деньги на благоустройство приютов для бездомных, говорите на микрофон о любви к ближним, о человечности, о всеобщем братстве? Оказывается, всем этим вы лишь время от времени подкармливаете свою жалкую буржуазную совесть — мы молодцы, мы пожертвовали, поставим галочку — а на деле вам даже сесть рядом со своими „братьями“ противно…»
Билл нетрезвым презрительным взглядом пробежался по лицам благополучных и деловитых пассажиров автобуса. В эту секунду все они его раздражали. Каждого из них он готов был взять за грудки, с отвращением встряхнуть, глядя в глаза припомнить несчастному все его грехи, большие и маленькие, и наставить заблудшего на путь истинный красивым ударом в челюсть…
«Я совсем пьяный…» — подумал Билл грустно.
Внезапно между затянутыми в цветастые сарафаны телами двух тучных дам, держащихся за поручни и ошеломляющих окружающих видом своих дряблых подмышек, мелькнули отрадно знакомые пальчики, те самые, с обгрызенными ногтями и облезлым ярко-красным лаком. Они отрывали кому-то билет.
Надо же как не повезло! В кои-то веки сел в автобус, и тут — на тебе! В сознании Билла всплыла в этот момент мысль, вычитанная давным-давно в одной из эзотерических книг на ярмарке: судьба человека — отражение его совести. Ну, как тут не согласиться… И тогда Билл, сознавая, что совершает один из самых гнусных поступков в своей жизни, вынул из кармана пиджака крупную банкноту и, сунув её под нос своему вонючему соседу, шепнул ему быстро:
— Мне нужна твоя шляпа, друг. Немедленно. Я покупаю её.
Старик встрепенулся, заросшие седыми бровями, словно густым лесом, глазки забегали туда-сюда, от банкноты до Билла и обратно, потом всё-таки остановились на банкноте… Старик какое-то время смотрел на неё, оставаясь неподвижным, потом разом весь просиял и торопливо стащил с себя столь дорого оцененный головной убор.
Автобус остановился. Билл кое-как нацепил на себя панаму, она была совсем старая, вне всякого сомнения, найденная на свалке; между полями и тульёй в одном месте зияла прореха, от панамы воняло стариком, но Биллу сейчас до этого не было никакого дела… Он пониже опустил поля на лицо, и юрко выскочил из автобуса.
Небо пухло весь день, но дождь собрался только к вечеру. И хлынул. Словно из лопнувшего пакета. Это было совсем скверно. Билл шёл и мок. На нём был дорогущий «депутатский» пиджак и вонючая шляпа из мусорного бака. С её полей капала вода. Билл был пьян и печален… Вся боль и неустроенность человечества подкралась в этот миг к нему и застыла у него за спиной, словно гигантская цунами, готовая обрушиться на берег.
Билл сел на поребрик и закурил.
Так же тяжело ему было только один раз в жизни. Когда, поступив на службу в Особое Подразделение, он впервые после своего побега из пансиона позвонил родителям. Мать рыдала, она даже ничего не могла сказать, слова корежились, комкались и ломались у неё на губах, превращаясь во всхлипы. Билл знал, что так будет, поэтому он очень долго медлил, прежде чем позвонить. Но оттягивать до бесконечности этот звонок ему не позволяла совесть. Разговаривал он со своим старшим братом. Тот оказался единственным человеком, который смог встретить «блудного сына» нужными словами. Отец передал через брата Биллу своё отеческое проклятие. И Билл принял это спокойно, он предвидел и проклятие тоже, его отец был не из тех, кто легко готов понимать и принимать людей, имеющих смелость жить по своим собственным правилам. Отец Билла точно знал, как надо жить, а Билл решился покачнуть каменную твердыню его абсолютной правоты, бросить вызов его могучему жизненному опыту и отеческой мудрости. Проклятие было неизбежно. Биллу было горько, но он знал: это — единственная цена свободного выбора. Так — или вообще никак. Дешевле не бывает… И уж лучше один раз с кем-нибудь поссориться, чем прожить чужую жизнь, совершенно бесполезную, пустую и бесцветную для тебя самого.
Сигарета, про которую Билл забыл, истлела и обожгла ему палец. Очнувшись от своих раздумий, он услышал в кармане сигнал принятого сообщения. Он достал наладонник, даже не пытаясь прятать его от дождя. Несколько капель упало на глянцевую чёрную поверхность. Билл погладил экран пальцами. Он загорелся, и перед Биллом распласталось длинное деловое сообщение. От лейтенанта Лунь. От Кирочки… Билл встряхнул головой так, словно это могло помочь ему хотя бы немного протрезветь. Строчки стояли перед глазами нечитаемым штрих-кодом. И он, даже не пытаясь их разобрать, ответил:
л. Крайст: Я пьян, Кира… После.
л. Лунь: Что-нибудь случилось?
л. Крайст: Нет. Ничего не случилось. Просто у одной моей знакомой… муж… Он не может ни в магазин сходить, ни мусор вынести, ни на работу устроиться, нервный он, спину у него ломит, а детей у них трое… Ничего не случилось. Ровным счетом ничего. Просто в автобусе я встретил девушку, которую влюбил в себя, а потом смылся, потому что должен был смыться. Я купил у какого-то бродяги шляпу, которую он, бьюсь об заклад, нашёл на помойке, и надел, чтобы она меня не узнала. Ничего не случилось. Просто я трус, на голове у меня вонючая шляпа, и идёт дождь. Совершенно ничего не случилось. Жизнь.