Исполнитель желаний

— Ты храбрый, — выговорила Кирочка, действуя в рамках доступной её пониманию модели отношений. Она находилась рядом с мужчиной, и что бы этот мужчина ни говорил, ему всяко приятно будет признание его мужественности. Не все измышления изобретателя её сознание готово было принять. Иногда она, слушая его, чувствовала, что как будто тянется за чем-то и никак не может дотянуться. И это чувство расстраивало её.

— Я обыкновенный. У любого разумного существа в сознании должна быть заложена ответственность за судьбу окружающей его жизни, — тихо ответил молодой инженер.

Кирочка остановилась. Ясные умные глаза Мики теперь смотрели прямо на неё. Он был существенно ниже ростом, как грибок: приземистый, крепкий, плечистый. В нежном свете бежевого неба его карие глаза казались почти жёлтыми. Его намерение поцеловать девушку стало очевидным — на любом свидании случается такой момент — переломный — когда отношения приобретают окончательный курс и либо начинают продвигаться вперёд быстрее, чем прежде, либо постепенно сходят на нет. Всё решается в те несколько секунд, пока двое смотрят друг на друга, медленно сближая лица, внимая аромату дыхания… Одна знакомая девушка рассказывала Кирочке о том, как сбежала со свидания, заметив, что у парня не почищены зубы. Это открытие внушило ей настолько сильное отвращение, что у бедняжки даже не хватило выдержки соблюсти вежливость.

У Кирочки не было никаких причин чувствовать отторжение. Мика чистил зубы. От его свежей рубашки тонко пахло стиральным порошком. Но… Кирочку охватило стремительное беззвучное отчаяние: она чувствовала совершенно необъяснимое отвращение. Мика привлекал её как личность, она восхищалась его умом и человечностью; внешность юноши Кирочка тоже находила весьма приятной; его белая кожа, которая так легко краснеет, неуловимо напоминала ей о Саше Астерсе… Девушка велела себе успокоиться. «Возможно, это просто страх, ведь раньше со мною ничего подобного не происходило…» Но, немного подумав, она поняла, что источник страха не сама мысль о поцелуе, а именно отсутствие желания целовать Мику в губы и принципиальная невозможность этим желанием управлять. «Нельзя заставить себя хотеть или не хотеть… И единственное, что может сделать человек, чтобы направить себя — это преодолеть желание…»

Секунды бежали. Мика стоял, подняв на Кирочку свои ласковые солнечные глаза, и терпеливо ждал. «Он достоин, чтобы я его поцеловала. …Он ведь спасал меня, рискуя собственной жизнью. Хотя бы из чувства благодарности…» Прибегнув к доводам разума, Кирочка почувствовала себя уверенней. Иррациональная паника поутихла; на смену ей пришла обыкновенное замешательство, стеснение перед первым поцелуем… Но решение было принято, и последние несколько мгновений дались Кире относительно легко: она склонилась, прикрыла глаза, и Мика, верно прочтя подтекст этого набора жестов, с радостной готовностью подался навстречу.

7

Когда они поднялись в номер, начинало смеркаться.

Кирочка подтолкнула дверь с позолоченными цифрами. Она закрылась, щёлкнув. И в этом негромком звуке Кирочке снова почудилась какая-то тревожная неизбежность, будто бы дверь, замкнувшись, стала ещё одним рубежом, преодолев который уже невозможно вернуться обратно.

Мика приблизился и, крепко стиснув талию девушки, привлёк её к себе. Вся прежняя робость его куда-то пропала. Мужской инстинкт, вырвавшийся на волю, обнаружил свою жестокую суть. Не вполне владея собой, оказавшись не в силах воспользоваться мощью своего интеллекта для того, чтобы аккуратно расстегнуть Кирочкино платье, Мика нетерпеливо рванул его и порвал…

Круглые жемчужные пуговки посыпались, запрыгали, застучали, раскатываясь по полу.

Кирочка начала пятиться назад; мелкими шажками она отходила к окну, а Мика теснил её, неуклюже спотыкался, жадно тянулся губами, бестолково шарил руками…

И тогда Кирочка испугалась по-настоящему. Не самого Мики, он был скорее нелеп, чем страшен, а тех грозных сил природы, что способны в мгновение ока вынуть из человека прекрасную чувственную душу и заменить её, пусть на время, бесформенным комком чего-то чёрного, гадкого, похожего на слизь в водостоке…

Девушка беспомощно ухватилась за штору, точно ища у неё поддержки; жалобно скрипнули, сдвинувшись, кольца, на которых была подвешена штора; Кирочка ощутила лопатками прохладу оконного стекла…

— Осторожно… — пролепетала она чуть слышно.

Мика пыхтел, словно закипающий чайник; жар, исходящий от его кожи чувствовался на расстоянии; шея у него порозовела, и на ней быстро-быстро пульсировала жилка… Кирочка уже не видела перед собою человека; среди её испуганно разбегающихся мыслей маячили отрывочные ассоциации с быком, с медведем; с чем-то огромным, напористым, свирепым, но при этом совершенно лишённым разума; поведение Мики ввергло девушку в странный панический ступор: ей хотелось громко закричать, вырваться, побежать, увернуться от накатывающей на неё волны насилия, но она продолжала стоять, застыв, вжавшись в оконное стекло, монолитно опустив руки вдоль тела. Кирочка испытала мгновенный пронзающий ужас первозданной женской покорности, инстинктивной, животной, обусловленной необходимостью сохранить вид; той силе, что столь непредсказуемо превратила Мику в зверя, нельзя было сопротивляться; то был бы вызов самой природе; и тело Кирочки об этом знало, оно обмякло, постепенно примиряясь с неизбежностью, но её разум… Он не мог преодолеть растерянного отвращения перед скотской откровенностью происходящего. Мика извлёк из порванного платья и сосредоточенно мял круглые Кирочкины груди, алчно стискивая каждую из них всей пятернёй, он шумно дышал ей в самое ухо… Несчастный юноша не делал ничего сверхъестественного — он только пытался не слишком умело реализовать свою мужественность — но в глазах Кирочки это было чем-то неестественным, грубым, чудовищным…