Страница 5 из 43
— Скажешь, что узнал нечто важное. От меня. И что тебе надо ехать домой. Тебе, скорее всего, поверят. А я... будь возможность, я бы сегодня уже уехал. Или неделю назад.
Амети внимательно посмотрел на нумэнорца:
— А что именно ничтожный узнал от высокородного? — вкрадчиво поинтересовался он. — Если бы что-то о чужеземных лазутчиках в Золотом Дворце... тогда бы меня непременно отпустили домой... с такими-то важными вестями...
Нимрихиль закусил губу.
— Даже если бы тебе поверили, что ты узнал что-то в этом роде... Нет.
Жрец вздохнул. Нумэнорец добавил:
— Придумай что-нибудь... За триста золотых можно и постараться.
Амети покорно кивнул.
— Значит так: через два дня, в анарья, на закате встречаемся на перекрестке к югу от города — там, где я к тебе позавчера подъехал. Я привезу деньги.
Амети снова кивнул. Нимрихиль наклонился к самому его лицу:
— А если что, то знай: за меня мертвого ты получишь от короля гораздо меньше золота, чем от меня живого.
— Я знаю, — пискнул Амети. Нумэнорец усмехнулся:
— Ну, тогда ты видишь, что мне можно верить. Если ты все-таки решишь удовольствоваться меньшим и предашь меня, я успею тебя убить. Даю тебе в том слово.
Он отошел от Амети и сел в свое кресло. Амети перевел дух и жалобно сказал:
— Что вы все пугаете... Я же честный человек — как пообещал, так и сделаю... Только сделку надо заключить — что и вы меня не обидите... Как положено.
— А как положено? — с любопытством спросил Нимрихиль.
Вместо ответа Амети протянул ему через стол узкую смуглую, словно грязноватую, ладонь. Поколебавшись какое-то мгновение, следопыт подал ему руку.
На закате дня анарья Амети ожидал нумэнорца, укрывшись в негустой миртовой рощице возле перекрестка: торчать на виду он счел неблагоразумным. Нижний край Солнца уже коснулся моря, а уводившая на север, к гавани Умбара дорога оставалась пустынной. Амети изо всех сил тянул шею, пытаясь разглядеть облачко пыли, предвещавшее появление сотни золотых, когда за спиной у него затрещали сучья и зазвенела упряжь. Амети быстро обернулся и чуть не упал с седла, увидев верхового из охраны посла. Прежде чем он успел придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своему присутствию здесь, облаченный в темно-синюю джуббу всадник приветственно взмахнул рукой и произнес голосом Нимрихиля:
— Что, уважаемый, не узнал старого знакомого?
Амети протер глаза: в черноволосом смуглом харадце — с белым щегольским тюрбаном на голове, изогнутым клинком за широким алым шелковым кушаком, верхом на тонкокостной гнедой лошадке — совершенно невозможно было узнать давешнего нумэнорца, от которого остались лишь высокий рост и широкие плечи. Двухдневная черная щетина довольно удачно маскировала нетипичные черты лица. Даже светло-голубые глаза под черными ресницами казались темными.
Пораженный Амети чуть было не протянул руку, чтобы проверить, не линяет ли краска, но вовремя спохватился.
— Откуда взялась одежда посольской охраны? — спросил он вместо этого, но все равно невпопад.
Нимрихиль с незнакомым лицом улыбнулся, сверкнув зубами:
— Выиграл в кости у свитских. Два дня кидал кости, пока не собрал сто золотых. На, держи, можешь пересчитать.
И он вынул из ковровой переметной сумы увесистый мешочек из вощеной кожи и подал его жрецу. Амети торопливо схватил его и, открыв, увидел завернутые в пергамент столбики. Он развернул пергамент, достал монету и попробовал ее на зуб: золото было настоящим.
— Если ты так будешь все проверять, мы тут заночуем, — сказал непохожий на нумэнорца Нимрихиль.
— Золотишко у тебя с иголочки, как и одежда, — нагло, как своему, ответил Амети. — Не сам ли чеканил? Или казну какую успел расхитить?
— Нет, — совершенно серьезно ответил Нимрихиль, — это не краденое.
— Неужели это все твои деньги? — снова изумился Амети. — Тебе такое жалование платят?
— Нет, не мои. Я их взял... в долг.
Амети недоверчиво хмыкнул.
— Если ты сомневаешься насчет остального золота, то зря, — сказал Нимрихиль. — Я спрятал его в тайнике, про который знаем я и мой друг. Так что если меня убьют или у тебя будет выбор, кого спасать, — спасай его. Деньги он тебе отдаст. А теперь поторопимся: скакать будем всю ночь, чтобы нас видело как можно меньше народу.
Нимрихиль тронул коня, и они выбрались на дорогу и поехали на юг.
— Прости, высокородный, — спросил через некоторое время Амети, подъехав к нумэнорцу, — но как мне теперь называть тебя при людях?
Альвион придержал коня и оглянулся назад, на север. Потом неприятно улыбнулся и, повернувшись к Амети, спросил:
— Моран — подходящее имя?
Амети кивнул, и нумэнорец, коротко рассмеявшись, пришпорил гнедка.
Они ехали всю ночь почти без остановок и перед самым рассветом беспрепятственно миновали нумэнорскую заставу: и маскировка Нимрихиля, и умбарские посольские подорожные показали себя блестяще. На ночлег в лесу они остановились, когда уже взошло Солнце. Несмотря на страшную усталость, Амети долго ворчал и жаловался, что не может уснуть на земле и корнях, потому что привык к человеческой постели, а не к звериному логову, пока нумэнорец не объяснил ему, что не собирается ехать дальше в форменной одежде, чтобы не нарваться. А синюю джуббу, белый тюрбан и алый шелковый пояс нельзя переодеть и спрятать в гостинице или постоялом дворе, а надо зарыть в лесу. После этого Амети, в очередной раз убедившись в предусмотрительности Нимрихиля, заснул как мертвец.
Будучи поднят от беспробудного сна уже после полудня, он снова не узнал своего спутника. В сером халате и простом синем поясе Моран-Нимрихиль на сей раз походил на охранника небогатого купеческого каравана, который на обратном пути подрядился сопровождать служителя Золотого Скарабея. Так они и ехали дальше все пять дней: впереди Амети, с гордым видом кивавший на поклоны встречных простолюдинов и приветствия благородных, а за ним нумэнорец. Когда дорога, обезлюдев, уходила от очередного селения, Нимрихиль подъезжал к жрецу и въедливо его расспрашивал. Амети трижды или четырежды пришлось рассказать ему, как он узнал о пленении следопытова друга.