Страница 16 из 43
Амети мысленно проклял Морской Народ в целом и Нимрихиля — в частности.
— Посему надлежит нам быть во всеоружии и бодрствовать. Вот слова Совершенного, что молвил Уста Скарабея и Посох Влекущего! Внимали вы, и не говорите, что не слышали!
Договорив, старший жрец снова поклонился верховному и отступил обратно, к остальным высшим жрецам. Вперед вышел другой — тот, что совершал жертвоприношение. Он поднял руку и заговорил:
— Ныне, согласно изреченному, подтверждаем то, что было сказано вчера: Обитель не откроется владетелю юга, пока не уйдут от Врат Скарабея воины его. До тех пор будем же считать себя осажденными. Напомню вам и о том, что через две луны настанет срок бросать жребий, дабы узнать, кто из младших жрецов взойдет на золотой алтарь.
В зале наступила мертвая тишина.
— А дабы недостойные не помыслили избежать высокой судьбы, да встанет стража у всех выходов из Храма.
По рядам младших жрецов пронесся полный ужаса тихий стон.
— Посему пусть ныне младшие жрецы отправятся в свои кельи и не покинут их до удара гонга, что призывает всех к утренней службе.
Пока притихшие, с вытянутыми лицами, младшие жрецы расходились из зала, Амети протиснулся вперед, поближе к алтарю, и, низко поклонившись, поймал за рукав старшего жреца, который все еще стоял впереди всех остальных:
— О Внимающей Величию, снизойди до своего раба! Я ничтожный Амети, переписчик имущества. По воле старшего надо мной, да продлятся его дни, я получил ключи почти от всех помещений Храма и знаю все переходы, входы, выходы и помещения, кроме священного лабиринта. Что прикажешь, то будет исполнено, если даруешь ты ничтожному право беспрепятственно выполнять обязанности и ходить по Храму...
Старший жрец уже собирался что-то ответить Амети, как в боковую дверь, сквозь которую входили высшие жрецы, вбежал человек в красных одеждах, расшитых золотыми скарабеями. На боку у него висел в изукрашенных камнями ножнах изогнутый меч. Амети обеспокоено моргнул: раньше он никогда не видел начальника храмовой стражи таким перепуганным и бледным, даже после достопамятной переделки.
— Пленника нет в темнице! — выдохнул тот, приблизившись к высшему, рядом с которым стоял Амети, стараясь сделаться как можно более незаметным. — Он исчез!
Начальника стражи тотчас обступили высшие жрецы:
— Но как? Неужели этот кудесник открыл волшебную дверь?
— Невозможно! Это же каменные темницы!
— Это лазутчик, лазутчик, говорю вам!
— Когда это произошло?
Начальник стражи отдышался и начал отвечать:
— Я не знаю ни когда это произошло, ни каким образом. В камеры последний раз заглядывали тогда, когда его запирали. А было это больше двух недель назад... Когда я спустился туда, дверь была закрыта. Никаких следов.
Амети облизнул пересохшие губы: если бы этот толстый боров не поленился заглянуть за угол, то он непременно увидел бы разобранную стену. Нельзя было оставлять их в этой келье, но уйти, не разузнав, сейчас тоже было невозможно.
— Что же нам теперь делать? — испуганно спросил один из высших.
— Так. Если дверь была закрыта, это значит, ее открывали и закрывали словом. Значит, лазутчик здесь не при чем... — стоявший рядом с Амети высший обвел тяжелым взором стоявших вокруг него собратьев. — В Храме измена.
От этого слова все охнули.
— Дверь мог открыть либо кто-то из старших жрецов, либо тот, кто каким-то образом узнал отпирающее слово. Скорее всего, это мог совершить кто-то из младших жрецов, в надежде обрести королевскую милость. Возможно, это был человек короля, которого подослали в Храм. Возможно, мы не совсем верно истолковали слова верховного, и это именно тот лазутчик, которого надо опасаться. А вовсе не северянина из Морского Народа.
Высший жрец повернулся к Амети, который с трудом поборол дрожь при упоминании Морского Народа:
— Ты, ничтожный, отправишься переписывать всех, кто есть в Храме, не делая исключений ни для кого из свободных. Ты, — обратился он к начальнику стражи, — немедленно расставишь караулы по всему Храму, и большую стражу — у всех входов в лабиринт: если это был младший жрец, то раньше вчерашнего вечера он не стал бы пытаться бежать, и, может быть — хотя и маловероятно — что он еще здесь.
— Но если это все-таки был колдун и лазутчик с севера? — раздался за спинами высших жрецов знакомый Амети блеющий голос.
Высший раздраженно повернулся, остальные расступились, и Амети увидел старого чернокнижника, совершенно спокойного, как будто целая толпа Посвященных и не мерила его злобными взглядами. Чародей поклонился, словно нечаянно вспомнив, перед кем стоит:
— Прости, о Внимающий Величию, что ничтожный прервал тебя, но думается мне, что я могу помочь приютившей — хм — меня обители. Ибо долг благодарности не может быть выплачен до конца, а гостеприимство...
— Довольно, — прервал его высший. — Что ты можешь сделать, кроме как повторять слова, уже однажды изреченные мудрецами?
Чародей снова поклонился:
— В Храм не дозволено водить собак, но я могу заменить собой самую чуткую ищейку: знай же, о Слово Скарабея, что мне нетрудно пройти по следу, который оставила за собой душа пленника. Ибо кто как не я своим заклятием ослепил его и тем решил исход битвы, каковой остался бы гадателен? Мягко говоря...
Начальник стражи презрительно фыркнул, но смолчал. Высший пристально посмотрел на чародея:
— А что насчет колдуна и лазутчика с севера?
Амети передернуло. Чародей же, погладив свою белую бороду, неторопливо отвечал:
— Поистине, и сны мои, и звезды предрекают это. Душа же моя неспокойна, ибо Храм уподобился оазису, в котором поселился лев. Или курятнику, куда проползла змея.