Страница 5 из 193
И вспомнилась, конечно, последняя исповедь, когда он каялся в обиде - на мятежников ли, на отца или на жизнь в целом, что не быть ему теперь государем. Хотя ведь наивные детские мечты самой жизнью легко могли перечеркнуться, и сам он не раз признавал это…
Когда батюшка направился к Алексею, чтобы он так же приложился к кресту, Ольга подняла взгляд и увидела в дверном проёме Юровского. «Что он здесь делает? - подумала она с неудовольствием, - в самом деле полагает, что даже священник может оказать нам какую-то недозволенную помощь? Если только и помощь духовная не стала уже недозволенной… Однако же, будто недостаточно для надзора обычной охраны…»
Ближе всех к нему оказались мать и Мария, их он и подозвал, проговорив им что-то шёпотом, одними губами. Верно, думала Ольга сперва, опять выговаривает за что-то - но странно, потому что выговаривал он обычно громко, во всеуслышание - но лица матери и сестры были после этого не гневны или раздосадованы, а выражали скорее растерянность…
- Ну, о чём это он с вами говорил? - сразу же, как они вышли в сад, вцепилась в сестру Анастасия.
- Не поверишь! Сегодня вечером, вместо отбытия ко сну, всем нам велено собраться у нас в комнате, для какого-то серьёзного разговора.
- Однако же… Вероятно, будет какой-нибудь здоровский разнос…
- Вот и я так думаю. Ты ничего за последнее время не натворила?
- А чего как что, так сразу я? А может, они нам окончательное решение по нашей дальнейшей судьбе объявить собираются?
- Тоже вероятно…
Мария ласково коснулась тихо покачивающейся, ещё в каплях ночного дождя, грозди сирени с тугими зелёными семечками.
- Глянь-ка, - прошептала, - Тополь наш выполз на солнышке погреться… Жаль, Ольга с маменькой осталась, сейчас вот увидела бы, что никакой он не вампир… Вот мне кажется, правда, Тополь - ему не очень подходит… Может, Кипарис?
- Нее, тоже не про него… Звучит как-то… прихотливо и несерьёзно.
С лёгких языков Марии и Ольги «древесные» прозвища получили почти все, кого они более-менее успели изучить. Медведев - Дуб, Юровский - Вяз, только вот по поводу Никольского всё никак определиться не могли.
- Анчар, - заявила подошедшая сзади Татьяна, - авторитетно заявляю.
14-15 июля, ночь с воскресенья на понедельник
- Всё же я думаю, это не слишком разумно, - Аликс, уже занёсшая ногу над порогом, остановилась, - нет, совершенно не разумно. Тем более, что он только уснул.
- Маменька, - покачала головой Мария, - позвольте не согласиться. Если они сказали - собрать всех, значит, следует собрать всех. Вы же не хотите, чтоб они снова злились, и повод им дали мы сами? Тем более, что вовсе он не спит.
- Как это? - ошеломлённая мать забыла, что только что хотела возразить на первую часть ответа дочери.
Мария хотела было пояснить, что прекрасно способна увидеть, когда брат только притворился, что спит, чтобы успокоить родителей, но вовремя прикусила язык. И так брат, конечно, обидится на неё, что раскрыла его.
Как бы то ни было, Алексей не спал. Мать и сестра помогли ему пересесть в каталку и выкатили в соседнюю комнату, где уже собралась остальная семья.
Никольский явился через минуту. Всё такой же, длинный, худой, похожий на сухое дерево в своём наброшенном на плечи тёмном плаще, он нейтрально поздоровался со всеми и сел на стул напротив.
Татьяна отметила с некоторым удивлением, что в комнату он зашёл один, и кажется, насколько было видно в приоткрывшуюся дверь, снаружи обычного конвоя тоже не было. Положим, и чего в этом такого, ну не нападут же они на него, но такое явное пренебрежение протоколом… говорит либо о большой глупости, либо о большой власти, и в любом случае о серьёзной ситуации…
- Николай Александрович, Александра Фёдоровна, - без дальних предисловий начал Никольский, - я пришёл говорить с вами не как с бывшими царём и царицей, не как с политическими деятелями вообще, а как с родителями, полагаю, не равнодушными к судьбе своих детей. Скажите, как многое вы могли бы сделать для их спасения?
Как ни полагала Татьяна, что готова к любому повороту предстоящего разговора, это её удивило. Большевики решили предложить родителям сделку? Интересно, какую…
- Нахожу вопрос излишним, неуклюжим и неуместным, - с лёгкой прохладцей ответил Николай, - вы прекрасно, думаю, понимаете и сами… И вы могли бы, из уважения если не к нашему времени - в коем мы не стеснены - то к вашему, перейти сразу к делу, с которым вы пришли.
- Время, - усмехнулся Никольский, - такая штука, что никто не может утверждать, что оно у него есть. Не сейчас. В общем, вы правы. Но вы поймёте, что мне совершенно необходимо было задать вам этот вопрос. Скажите, каким вы представляете будущее ваше и вашей семьи, и каким хотели бы его видеть.
- Если это очередная провокация… - начал Николай, и осёкся под взглядом жены.
- Я не понимаю, чего вам от нас нужно, - медленно произнесла Александра, - чего ещё вы можете от нас хотеть. Вы уже подписали этот позорный, унизительный для России мир, и вы должны понимать, в какую бы новую беду вы ни хотели ввергнуть Россию, вы сделаете это без нашего участия.
- Бросьте, - сухо рассмеялся Никольский, - я ожидал лучшего понимания политических реалий если уж не от вас, Николай Александрович, то от вас, Александровна Фёдоровна. Если только ваш патриотический драматизм не наигран… Брестский мир был подписан без всякого вашего участия и был бы подписан без него в любом случае, вы для него ни в коей мере не требовались. Просто потому, что кайзеру Вильгельму было решительно плевать, кто подписал бы его с нашей стороны, покуда он мог диктовать свои условия, а он диктовал бы их в равной мере вам или нам, потому что отнюдь не политическая окраска являлась в этом вопросе определяющей, а реальная расстановка сил…
Анастасия во все глаза смотрела на непостижимого, пугающего и одновременно притягивающего человека. Смысл его слов старательно ускользал от неё, равно как и смысл ответов родителей, вероятно, потому, что в странное, заторможенное состояние её ввергал его взгляд, иногда, совершенно равнодушно, проскальзывающий и по ней, и что-то, исходившее от всей его фигуры. Как кролик перед змеёй. Или ну да, магнетическое влияние вампира на жертву… Тополь или кипарис, всё вертелся в голове тот дурацкий спор. Тополи или кипарисы росли в этом греческом аду? Дурацкая учёба, не тянуло тогда запоминать, хотя мифы, пожалуй, были даже интересны… Но не до таких же деталей…
- Да, - продолжал Никольский, - разве что отдельные наивные элементы могли бы надеяться, что вы могли бы повлиять на условия этого договора, равно как и надеяться свалить вину за унизительность и безысходность его на вас… Однако же, здесь одно «но». Ваши надежды на помощь и гостеприимство германской стороны…
- Не дают вам оснований для новых обвинений в предательстве родины, - вспылил Николай, но Никольский досадливо отмахнулся от его возражений:
- …Так же не имеют ничего общего с реальностью. Подумайте сами, если бы Вильгельм действительно был заинтересован в вас, не были ли вы бы уже в Германии? Или же то, что это до сих пор не так, вы готовы списать исключительно на наше противодействие? Должен вас расстроить, ни один человек не стоит целого вагона с золотом, это так и для нас, и для них. Другое дело, что в высшем обществе не считается приличным говорить о вагонах с золотом вслух и главным образом. И если бы отдельным пунктом Брестского договора был означен ваш выкуп - Вильгельму пришлось бы его рассмотреть и принять по нему решение…
- Почему же вы не сделали этого? Почему не попытались нас продать? - резко спросила Ольга. Мать и отец метнули на неё короткие гневные взгляды, но девушка словно не заметила их. Начало разговора не могло нравиться никому, но его итог, чувствовала она, окажется ещё более скверным, чем всё, что они представляли.