Страница 9 из 183
На первый взгляд Дайенн интерьеры корабля не понравились. После минбарских они казались какими-то давяще-эклектичными. Вероятно, иначе и быть не могло, когда за дело берутся такие разные во вкусовом отношении расы, как дрази и бракири. Через какое-то время, впрочем, в этих сочетаниях серого, красного и чёрного, с золотыми бликами от приборных панелей, виделось странное очарование. Едва ли к этому можно привыкнуть быстро, но что-то в этом, несомненно, есть.
Хотя все подготовительные работы проводились ещё до вылета, в дороге тоже всегда находилось, чем заняться, в отличие от тихо сидящих в своей некислородной каюте транталлилов, дрази не могли без деятельности либо хотя бы без симуляции оной. Дайенн робко остановилась в коридоре, рядом с переминающимся с ноги на ногу молодым мастером под отверстием снятой потолочной панели, из которого свисали ноги в высоких шипованных сапогах. Всё остальное тело скрывалось за навесными панелями, оттуда раздавалось деловитое шуршание, позвякивание и бодрое пение, раскатывающееся эхом от металлопластика.
— Красиво ваш напарник поёт. Жаль, я дразийского языка не знаю. Это что-то фольклорное?
Молодой дрази вздрогнул, обернувшись. Дайенн успела заметить, как в маленьких светлых глазах мелькнул испуг, с которым тот, впрочем, быстро справился. Оставалось ответно быстро подавить в себе глухую обиду. Закономерно ведь. Воспитанные на фильмах о дилгарской войне дрази, бракири, аббаи с первого взгляда иначе на неё реагировать и не могли бы. Это нечто безусловное, уже часть культурного кода, как между нарнами и центаврианами — реакция на красные глаза или гребни из волос. Изменится ли это когда-нибудь? Надо верить.
— Да, это народная песня, известная в наших краях. Спасибо, я тоже думаю, что Мурсеф хорошо поёт! Мы, дрази, любим петь, хоть многим и сложно это представить…
— Мне очень понравилось, хотя мне и сложно оценить песню полноценно…
Лица дрази зачастую отличаются крайне живой мимикой, которую не рептилоидам, однако же, бывает сложно распознавать — из-за чешуйчатых бугров над глазами и вокруг носа выражение лица может казаться сердитым и даже свирепым, хотя и близко таковым не является. Примерно так же, пожалуй, воспринимаются многими круто изогнутые брови и хищные крылья носа дилгар. Лучше всего смотреть на глаза — глаза дрази хоть чаще всего мелковаты, зато в остальном мало чем отличаются от глаз землян и минбарцев.
— О, я могу перевести, если хотите! Я довольно хорошо знаю язык! Земной, конечно, больше никакой другой. В нашей семье учили только земной, но учили хорошо.
— Буду очень благодарна, — улыбнулась Дайенн, попутно размышляя, сколько ж всего языков может знать Вадим Алварес. Центарин, земной, минбарский, корианский…
Дрази выпрямил спину, вздёрнул подбородок и немного взволнованно принялся декламировать — петь не пытался, может, потому, что размерность перевода отличалась от оригинала, может — просто стеснялся:
— На рассвете моя госпожа выходит прогуляться по саду,
Легки её шаги, словно ветер, как почтительный слуга, держит её под руки.
Все цветы пробуждаются от сна её звонким смехом,
И склоняют венчики к её вышитым башмачкам —
Много их, ярких, красных, синих, фиолетовых,
Но с красотой её платья им не сравниться.
Светлы лучи рассветного солнца,
Но не светлее украшений на её голове, и запястьях, и ногах.
Прижмусь к стволу дерева, не дыша, словно кожа моя стала его корой.
Сколько смогу, столько буду любоваться ею,
Нет прекраснее женщины под нашим небом.
Знают все — прекрасный цветок цветёт в этом саду,
Знают все — не коснётся его дерзкая рука.
Кто может стать мужем твоим, прелестнейшая?
Богатый торговец отдаст всё золото, чтоб подойти к твоему порогу.
Славный воин украсит себя сотней подвигов, прежде чем постучать в твою дверь.
Знатный князь достоин руки твоей, его дворец ты украсишь,
Бедный рыбак быть мужем твоим не может.
Богат я не золотом, а тем, что блестит на дне моей лодки,
Славен я не поверженным врагом, а победой над ветрами и камнями.
Хвалят друзья мои песни, но не посмотрит на меня женщина.
Среди всех неженатых увянет имя моё.
— Красиво… и очень грустно. Грустнее всего думать даже не о том, что песни, ставшие народными, сочинил когда-то какой-то конкретный, оставшийся в безвестности, автор, а то, что снова и снова, в новых поколениях, эти песни созвучны чьей-то сердечной боли.
— Таков уж миропорядок, госпожа Дайенн. Бедняк должен быть благодарен небу за то, что живёт, но понимать, что только сильный, упорный, удачливый может превзойти других и достичь успеха.
— Да, но… разве одно только богатство делает кого-либо достойным? Я имею в виду…
На лице мастера вспыхнула сложноидентифицируемая гримаса, которую следовало, вероятно, трактовать как смущение.
— О нет, госпожа Дайенн, не надо думать, что для дрази главное — богатство. Так могут рассуждать какие-нибудь хурры или бракири, не в обиду господину Альтаке. Мы, дрази — народ духовный. Конечно, богатство — это тоже важно. Особенно для того, кто сватается к женщине. Ведь богатство — это не просто так. Это значит, что мужчина трудолюбив, умён, что воспитывался в доме матери и получил хорошее образование. Значит, он будет хорошим мужем. Женщина и её дети должны содержаться достойно! Богатый мужчина может привести женщину в свой дом, где хватит места для множества детей, обеспечить всем необходимым, это многого стоит. Но женщина может выбрать мужчину и за красоту, приятный нрав, прилежное следование религиозным нормам. Только, конечно, не в число главных мужей, а, как это называется, «мужей радости»…
— Мужей радости? — дёрнула бровью Дайенн. На задворках сознания всплыло, впрочем, слышанное о семейной модели дрази, с полиандрией и сложной системой иерархии.
— Но, правда, и муж радости может остаться насовсем в доме жены, если от него родится дочь. Особенно если от главных мужей дочерей не было. О! есть замечательная песня, написанная одним славным поэтом, по случаю рождения у него дочери. Если хотите, Мурсеф может спеть, эту песню он тоже очень любит.
— Буду очень рада послушать.
Отец как-то говорил, что искусство — как дорога в горах. Трудно бывает идти этим путём познания того, что отлично от тебя, но необыкновенная красота откроется тому, кто готов к этому. Мало какая раса во вселенной не считает себя особенной, отличной от всех, сложнопостижимой, и эти же молодые дрази говорят с ней с благожелательной снисходительностью пополам с плохо скрываемой опаской — парадоксальное сочетание. Но кажется, похвала их искусству расположила их. И это действительно прекрасно. Сорок лет существования Альянса сделали неоценимое, возведя мосты между мирами, но каждое юное существо вступает на эти мосты как первооткрыватель, со своими страхами, словно на шаткий мостик над пропастью. Им, таким разным, работать вместе, помогать в борьбе с преступниками из своих миров, из чужих, прикрывать спины друг друга. Для этого необходимо настоящее доверие. Не такое, о котором скажут, чтоб не обидеть, как признание, что не доверять-то тоже причин нет. Дрази вполне привыкли к минбарцам, но не к минбарцам с дилгарскими лицами. Это тоже проблема, с которой она не столкнулась бы, если б осталась в родном мире.
Охарактеризовал Зафрант как большой базар Альтака вполне заслуженно — шум и пестрота оглушали с первых шагов по космопорту. Отсутствие регистрационных стоек и таможенных зон делало планировку непривычной и весьма специфической, всевозможные магазинчики, лотки и палатки подходили практически к самым переборкам пассажирских коридоров. Уже через пару метров продираться через толпу разноязыких продавцов и покупателей, уворачиваясь от флегматично парящих корзин-антигравов, гружёных всяким товаром, приходилось почти как через густой лес.
— У них тут порядок что, совсем не поддерживается? — ворчал теряющий остатки невозмутимости Хемайни, которому дважды предложили какой-то особый аббайский наркотик, трижды — экзотические интим-услуги, это кроме стандартных предложений гостиниц, услуг гидов и ещё чего-то, что по одновременности звучания слилось до полной неразличимости.