Страница 65 из 320
- Так ты - гей? - влепила я банальную фразу, ошалело глядя на него и понимая, насколько другим, стоящим особняком от всего традиционно-мужского или женского, был мой новый друг. И этот факт нисколько не смутил меня, а наоборот - показался безумно интересным и экзотически-интригующим.
- Ну хоть не педик, и на том спасибо! – весело заявил Ярослав и, не поднимаясь со своего места, отвесил шутливый поклон, - Да, Лекс, я - гей, гомосексуалист, или, как еще принято нас называть, голубой. Причем, всегда это знал и никогда не сомневался, не бегал по девчонкам, не маялся страданиями и не терзался сомнениями. Так что, если по доброте душевной ты вдруг надумаешь меня спасать, спешу разочаровать - я абсолютно безнадежен. Хотя нет, можно сослужить мне хорошую службу и подстраховать от назойливого внимания родителей, изобразив такую себе фиктивную девушку, если твое сердце вскоре не займет какой-нибудь более наглый мачо. Пока что мои неземные предки и бабушенция с дедушенцией не были озабочены вопросом продолжения рода, свято веря в то что мальчик, то бишь я, слишком увлечен идеологическим познанием мира. Но чует мое сердце - скоро проблема «Почему у него до сих пор нет девушки, наверное, что-то с ним не так, а нам так хочется поиграть и понянчиться с внучеками» встанет на повестке дня. Родичи мои, конечно, наивнейшие люди, но не до такой степени, чтобы допустить, что к восемнадцати годам меня совсем не коснулись половые томления и пубертатные страдания. Ну, так что? Согласна по-дружески прикрыть меня как-нибудь?
Я смотрела на Ярослава остекленевшим взглядом и понимала, что сейчас должна кивнуть, улыбнуться, ободрить друга, ведь он пошел на очень смелый шаг, разоткровенничавшись со мной, но не могла. Какое-то странное оцепенение охватило меня, и голос из прошлого, явственно слышимый, будто на диктофонной записи, прозвучал совсем рядом: "Мы очень рады, что у нас такие... серьезные... Но что ты, что Марк совершенно не интересуетесь противоположным полом. А мы, конечно, не сейчас, но через какое-то время, так хотели бы с внуками понянчиться". И другой голос, более напористый и такой же обеспокоенный: "Алешка! Ну скажи честно, не щади папку! Твой брат, он... он - голубой?"
Тут я не выдержала и, тихо всхлипнув, закрыла лицо руками. Мое прошлое, ожидавшее удобного момента взять реванш, все-таки сделало это. Одно слабое напоминание о подобной нелепо-комичной ситуацию из прежней жизни стало той самой последней каплей, которая разрушила и без того хлипкое равновесие. Ощущение изолированности недавних событий лопнуло, как мыльный пузырь, шутливо пробитый детской рукой, граница между днями стерлась - и мне вдруг стало страшно, будто я потерялась во времени и в себе самой.
Я вновь почувствовала себя той пылкой девочкой, которая жила в семье Казариных, и чьи чувства не были погребены под могильной плитой. Наоборот, мое сердце вновь горело так, что могло бы растопить любой ледник и выжечь землю под ним, а после само рассыпаться в прах. Потому что человек, с готовностью принимающий излишки этого жара на себя, питающийся им и горящий так же нестерпимо ярко, был сейчас далеко. И в одиночку выносить этот огонь в груди было невыносимо.
- Яр... - наконец взглянув на него, произнесла я осипшим голосом и потянулась дрожащей рукой к зажигалке. - Ну зачем ты это сказал? Что же ты, Яр, наделал, – и впервые в жизни, больше не чувствуя неприятной горечи никотина, сделала глубокую, в полсигареты затяжку, отстранено наблюдая, как образовавшийся столбик пепла тут же осыпался на стол под собственной тяжестью.
- Эй, Лекс? Да ты чего? Ты что - обиделась? Послушай, ты же не похожа на дурочку и прекрасно понимаешь, что я пошутил насчет этого прикрытия. Не хочешь - давай вообще закроем тему. И общаюсь я с тобой не ради выгоды или каких-нибудь корыстных целей, а потому что мне нравится. Просто нравится, вот и все. Ты странный человек, Лекс, а я люблю странных людей, и мне казалось, ты это понимаешь. Я до сих пор надеюсь, что понимаешь, - будто издалека донесся чуть обиженный голос Ярослава, который так и продолжал сидеть напротив, но я по-прежнему видела его нечетко, сквозь пелену воспоминаний.
Картинка жизни словно смазалась для меня, и я, крепко зажмурившись, приказала себе держать последний рубеж - не отпускать на волю воображение, не давать этому опасному туману соткаться в лицо Марка, навсегда высеченное в моей памяти до мельчайших черт. Потому что стоит только дать слабинку - и я никогда больше не смогу избавиться от этих галлюцинаций. Я буду видеть его лицо везде, в каждом прохожем, в каждом студенте на потоке, в каждом преподавателе, даже в зеркале, вместо собственного отражения.
Этого я просто-напросто боялась не выдержать и банально сойти с ума. Помешаться. Запутаться в происходящем, жить выдуманными фантазиями и любить призрак Марка, вести себя так, будто он здесь, рядом. Разговаривать с ним, прогуливаться в одиночестве с его фантомной тенью и быть абсолютно счастливой в своем самообмане. А я все-таки предпочитала честность. Каким бы серыми и тусклыми ни казался сегодняшний день, любая реальность была лучше, чем самая радужная галлюцинация. Именно поэтому я не позволяла себе перелистывать старые фотоальбомы, слушать прежде любимые песни, а от прогулок по нашим любимым местам меня застраховала сама жизнь в новом городе.
И вот сейчас мне нужно было устоять, не сорваться, а значит – не молчать. Зацепиться за реальность хотя бы голосом, его настоящими, живыми звуками, не позволить смешаться иллюзиям в дурманящий коктейль, от которого потом наступит жесткое, губительное похмелье.