Страница 303 из 320
- Какого черта, Алёша?! Ради чего ты устроила это все? Что ещё за новое сумасшествие?
В ответ я лишь слабо дёрнулась, пытаясь высвободить руки, начинавшие ныть, но оказалась только сильнее прижата к стене.
- Я не отпущу тебя, пока ты не скажешь хоть слово. Не объяснишь мне все коротко и ясно. Поэтому говори. Говори, иначе…
Мне вновь стало смешно и грустно. Конечно же, Марк мог говорить коротко и ясно даже в состоянии сильнейшего волнения, но я этой способностью не отличалась никогда, а уж тем более сейчас - пойманная в ловушку, разрываемая сожалением и досадой от того, что так легко попалась в его руки.
- Молчишь? - он ещё сильнее навалился на меня, впечатывая в стену тяжестью своего тела, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. - Хорошо, молчи. Тогда говорить буду я. Слушай внимательно и запоминай. После сегодняшнего у нас все будет по-другому. Если ты думаешь, что я просто закрою глаза на то, что случилось, или молча выслушаю новые обвинения в том, что это я во всем виноват, то ошибаешься. Мне осточертели твои оправдания и путаные объяснения, Алёша! С меня хватит. Я доверял тебе всегда, безоговорочно. И уже несколько раз серьёзно пожалел об этом. То, что ты сделала сегодня, стало последней каплей. Больше никакой свободной жизни у тебя не будет, ты хорошо меня слышишь? Ты не способна распоряжаться своей свободой. Тебя так и тянет превратить ее в дурацкий фарс, опасный прежде всего для тебя самой. Ты хуже, чем несмышлёный ребенок, играющий со спичками. Наивный, злой, эгоистичный ребёнок! - его резкий отрывистый шёпот обжигал мою шею, и я понимала, что Марк не шутит. Он никогда не бросал слов на ветер, а сейчас - и подавно. Но как никогда ясно я осознавала тщетность его попыток вернуть контроль надо мной, который был потерян давно, а сегодня растаяла и последняя иллюзия о его наличии. Но Марк не видел этого, отказывался принимать, что только подтвердили его следующие слова:
- Я буду контролировать каждый твой шаг. Каждый! Поверь, мне хватит на это времени и сил. Ты больше никогда и никуда не выйдешь без меня. Я буду проверять каждое твоё слово, каждый поступок, и хочешь или не хочешь - заставлю прекратить это безумие. Я не дам тебе погубить себя, Алёша. Ты не заслуживаешь больше свободы и доверия, но ты... Ты - моя! И я не допущу, чтобы ты куда-то ушла или пропала. Я просто не смогу с этим жить. И этого не будет. Никогда.
- Никогда не говори никогда, - это был даже не ответ, а скорее тихая мысль вслух, но Марк расслышал её. А, может, в своём желании полного контроля он научился читать в моем сознании то, о чем я не хотела бы говорить.
- Даже так? Значит, ты хочешь со мной поспорить? Доказать, что я не прав? – отстранившись на долю секунды, Марк резко развернул меня лицом к себе, чтобы видеть мои глаза и понимать, что я улавливаю смысл его слов. - Шутки кончились, Алёша. Я сдержу слово, даже если мне придётся надеть на тебя наручники или смирительную рубаху. И мне все равно, веришь ты в это или нет.
Чувствуя, что против воли меня начинает увлекать его упрямая решимость, что хочется хоть немного, но отступиться от своих решений, поддаться гипнозу его жёсткой непреклонности, я вдруг увидела нас обоих, словно со стороны. Находясь рядом, прямо сейчас Марк тоже соприкасался с чернотой и пустотой, которая уже поставила на мне отметину. И я испугалась, вновь забившись его руках, пытаясь вывернуться, отпрянуть, не заражать его этой липкой губительной жижей, уберечь от того безумия, которое стало частью меня самой, частью моей жизни.
- Ты не удержишь меня, не удержишь... Не надо этого делать! Не надо, Марк... Не надо держать! Так только хуже, неужели ты не понимаешь?
Чем больше я вырвалась, тем большую злость это вызывало в нем. Впервые натолкнувшись на непробиваемую стену, которой я отгораживалась от него, Марк чувствовал себя бессильным, и от этого попытки взломать её становились лишь более агрессивными, более яростными. Теперь он не утруждал себя тем, чтобы экономить силу и не причинить мне боль - наоборот, казалось, он хотел сделать это, специально, жёстче, сильнее, чтобы мне стало страшно, чтобы я одумалась и никогда больше не убегала от него. Я тоже сопротивлялась со всем отчаянием и упорством, на которые была способна, зная одно - мне нельзя сдаваться, нельзя уступать, иначе я погублю нас обоих.
Эта безумная борьба оглушала и ослепляла, вымещая все остальное за грань сознания. Все, что я могла слышать и чувствовать - это лишь наше тяжёлое дыхание, бешеную пульсацию в висках, треск одежды, стук по асфальту отлетающих пуговиц, тепло крови и разодранной кожи под ногтями - кажется, я сильно оцарапала Марку лицо, а может, это была и моя кровь. В попытках прекратить истерику то ли Марк отвесил мне громкую пощёчину, то ли я сама ударила его, чтобы отрезвить, вернуть возможность слышать и понимать, что находиться рядом со мной просто-напросто опасно.
Но отрезвления уже требовала я сама, окончательно запутавшись в своих желаниях, продолжавшая упрямо твердить: "Отпусти! Пусти меня!", но при этом больше не отталкивая Марка, а наоборот - исступленно притягивая его к себе, срывая с плеч пиджак и рубашку, мешавшую чувствовать его тело, в которое хотелось вцепиться и расцарапать до крови - и в то же время заживить, успокоить каждую рану, нанесённую мной. Я целовала его так жадно, так исступленно, будто продолжала спорить с ним, и при этом перечёркивала все наши ссоры, прошлые и будущие. Я признавала свой оглушительный проигрыш, понимая, что не смогу уйти навсегда даже ради его безопасности, но и выигрывала - ненадолго, ровно на то время пока у меня были его поцелуи, его руки, вскрывавшие меня изнутри, вымещавшие пустоту, которая, казалось, полноправно завладела мной.