Страница 234 из 320
А вот я не могла заставить себя улыбнуться, несмотря на радость от того, что мы снова будем работать вместе. На какую-то долю секунды болезненная уязвимость Вадима, его вечная страсть вкладываться в кого-то, гореть чьим-то талантом, помогать наращивать силу и открывать в себе новые грани, предстала передо мной во всей обезоруживающей простоте. Ведь все те, кого он растил, рано или поздно покидали его, не достигая целей, которые он перед ними ставил. А я, достигнувшая того, о чем мы так долго мечтали, поступила ещё хуже.
И у меня не получалось больше молчать об этом. Я должна была задать ещё один неудобный вопрос, чтобы больше не оставлять никаких подводных камней между нами.
- Вадим, а почему ты так нуждаешься в этом самом материале? В том, из кого можно что-то лепить? Ведь все ученики в какой-то степени предают тебя – кто-то просто сдувается раньше времени, а я… Да что там я… Не будем обо мне, я еще хуже тех, других. Так почему бы тебе не перестать, наконец, тратить себя на людей, которые не способны оценить того, что ты им даёшь? Почему бы не сесть и не отгрохать такую книгу, чтобы все ахнули просто! И пожалели, что когда-либо пренебрегли твоими советами и твоим покровительством. Ведь ты же все-все знаешь, как писать эти самые книжки, а какие у тебя статьи потрясающие! Там же каждое слово – как копье, бьет прямо в цель! Почему ты даришь свои умения всем, а самому себе отказываешь?
Возможно, мне не стоило так яростно нападать на него, когда наше общение только-только приобрело черты былого доверия и теплоты. Но всякий раз мне было так обидно слышать, как о нем судачат в писательских компаниях те самые творцы, о которых Вадим откровенно и не всегда лестно высказывался. Как подобострастно лебезили они при личных встречах, дабы избежать упоминания своего измени в какой-нибудь разгромной статье или обзоре, за глаза радуясь даже самой мелкой его неудаче, язвительно называя сапожником без сапог и «всего лишь репортером».
И кто знает, может быть, этими вопросами, я затронула очень личную и неприятную для него тему, но и молчать дальше казалось мне неправильным. Я больше не хотела вредить нашей дружбе новыми недосказанностями.
Решившись поднять глаза только спустя несколько минут, прошедших в полной тишине, я снова встретилась взглядом с Вадимом. Он смотрел на меня по-прежнему прямо и спокойно, а густо падающие белые хлопья и тихо поскрипывающий под ногами снег только подчёркивали атмосферу доверия и умиротворения, установившуюся между нами.
- Что-то ты совсем меня обиженным мальчиком и жертвой нехороших дядь и тёть выставила, Алексия. Прямо диву даюсь – неужели я все ещё способен производить такое впечатление? – переспросил он и тихо рассмеялся, а следом за ним и я. Вадим не обижался на меня – это было главное.
– Или ты в тусовке наслушалась, что обо мне говорят? Так я много раз говорил и ещё повторю - плевать я хотел на этот бубнеж. А ты, как посмотрю, обижаешься за меня. Так чтобы не обижалась дальше, давай объясню тебе одну простую вещь. Я, Алексия, не писатель и никогда им не был. Мало того, не собираюсь становиться. И живётся мне с осознанием этого факта вполне счастливо, можешь поверить. У меня не было и нет склонности к этой вашей одухотворенной свистопляске с полетами в заоблачные дали, кризисами самооценки и прочей возвышенной мутотени. Если уж совсем по-честному, то иногда я смотрю на вас и радуюсь, что боженька не поцеловал меня в макушку, наградив этим вечным зудом что-то сочинять. Нет, я тоже брат-писака, еще какой писака! - Вадим с шутливой важностью воздел палец вверх. - Но я спринтер, в отличие от вас, полоумных марафонцев. Мне нужна короткая, ясная дистанция, чтобы ставить перед собой четкие и быстро достижимые цели. Мой материал не надо придумывать, сочинять или страдать над ним всю жизнь. Его можно схватить зубами, вырвать у кого-то из пасти - и все это быстро, наскоком, нахрапом, за что и люблю свое репортерское дело. И мои музы - взяточники и толстосумы, в отличие от ваших, работают стабильно, никогда мне не изменяют и заправски снабжают материалом.
Тут уже я, изначально приуныв от признания Вадима, не смогла сдержаться и рассмеялась, представив его важных коррумпированных муз за работой. А ведь верно, если хорошенько подумать, то еще неизвестно, кто кого жалеть должен. По крайней мере, я, успев хорошо познакомиться с писательской кухней, вынуждена была признать факт – провести линию, разделяющую человека творческого и сумасшедшего иногда было довольно тяжело.
- Вот умеешь ты убеждать, Вадим. Теперь я тебя послушала, и мне срочно захотелось стать нормальной и избавиться от своего писательского завихрения, – попыталась поддержать я шутливый тон беседы, но вместо этого натолкнулась на его сердитый взгляд.
- А вот об этом даже не думай. Ни в штуку, ни в серьез. Что глазами захлопала? Или успела забыть мою реакцию на твое нытье о том, чтобы бросить писать? Знаешь, Алексия… Хоть я злостный журналюга и не страдаю тонкой душевной оганизацией, но есть и во мне одна странность, никак не могу понять, в награду или в наказание. Я, как ты заметила, падок на таланты. И не просто хорошо вижу их, а нутром чую, они мне, как коту сметана. Любил и люблю людей, внутри которых ярко горит эта искра – она привлекает, будит желание вылепить в человеке крепкий хребет, который не сломается. Потому что жизнь бьет таланты, Алексия, так, как она редко бьет других. Не знаю, в чем тут причина, может это плата такая за способности выше среднего, я не копался в этом. Меня больше интересует, как сделать так, чтобы талант не потух и не протух. Я видел и такое, не один раз – отвратительное зрелище, хочу тебе сказать. И я бы очень не хотел, чтобы с тобой случилось то же самое. А ты, я вижу, уже на полпути к тому, чтобы разбазарить себя по пьянкам-гулянкам и прочей непотребщине. И это вдвойне обидно, ведь, как ни крути, а ты - самый лучший мой проект, и этот огонек таланта в тебе… Он как-то особо мне по нраву, - чувствуя, что разговор снова заходит в слишком откровенное русло, Вадим нахмурился и, сунув руки в карманы, медленно двинулся вниз по заснеженной улице. – Нет, писательница, что ни говори, а с тобой опасно общаться. Вечно скатываешься в какие-то лирические задушевности, которые ни к селу, ни к городу. Ладно, чтобы снизить градус сопливости перейдем к моему любимому методу – раздаче отрезвляющих тумаков. Давай, рассказывай, каких блох ты нахваталась без меня, будем решать, как тебя лечить.