Страница 152 из 154
Идти я был не в состоянии, и меня несли на носилках. Я плохо помню те дни, поскольку большую часть времени пребывал без сознания. И лишь когда мы добрались до Куско и сразу несколько врачей занялись моим лечением, я почувствовал себя лучше.
Это был удивительный город, уже перестроенный на испанский лад, но кое-где еще сохранявший дух империи инков. Многие колониальные здания были возведены на фундаменте старых индейских домов. Так, к примеру, во время моего пребывания там на обломках главного храма инков как раз строился огромный католический собор Санто-Доминго.
Здесь, в Куско, гораздо сильнее, чем в Антаваре, ощущался уровень развития древней цивилизации. И опять, уже в который раз, сердце мое заполнила горечь — испанцы безвозвратно разрушили мощное и очень мудро устроенное государство.
Губернатор города, сеньор Франциско Мальдонадо, принял меня с почестями. Я рассказал ему, как тринадцать лет назад прибыл в Вест-Индию, чтобы стать миссионером, как попал в плен к индейцам и провел там долгие годы. Дон Франциско поселил меня в своем доме и даже устроил в мою честь прием, на котором я познакомился с местной знатью. Нечего и говорить, что еще до этого я привел себя в порядок: остриг бороду и волосы, сменил сутану, но вернуть потерянных лет, увы, не мог. Взглянув в зеркало, я поразился — на меня смотрело загорелое лицо старика, испещренное глубокими морщинами.
Из бесед с губернатором и другими испанцами я постепенно узнавал «новости». Оказалось, еще десять лет назад, в сороковом году, Португалия обрела независимость от Испании, а бушевавшая в Европе война закончилась совсем недавно, в сорок восьмом. Папа Урбан VIII, сыгравший столь горькую роль в моей судьбе, скончался в сорок четвертом, а мой друг Роберто Бантини — в сорок шестом.
Я чувствовал себя дикарем, проведшим вдали от цивилизации целую вечность. За это время произошло множество важных событий, было сделано немало открытий, сменилась мода. Меня не покидало ощущение, что двенадцать лет я просидел в тюрьме.
Но теперь плен был позади, и я вел приятнейшее существование в доме губернатора. Знакомясь с новыми людьми, я неспешно присматривал жертву, в которую мог бы переселиться, как вдруг случилось событие, изменившее мои планы.
Однажды днем в дверь моей комнаты постучал лакей и с поклоном сообщил, что дон Франциско желает меня видеть. Не мешкая, я отправился к нему и в кабинете губернатора застал дворянина лет двадцати пяти. Раньше я его не встречал и терялся в догадках, зачем меня позвали.
В ответ на мое приветствие дон Франциско весьма холодно поклонился и представил незнакомца:
— Дон Хуан Мальдонадо, мой племянник.
Молодой человек, едва кивнув, настойчиво сверлил меня взглядом. Молчание затягивалось. Наконец губернатор откашлялся и начал:
— Сеньор Надь...
Я был поражен. Никогда ни он, ни кто-либо другой в Куско не называл меня по фамилии. Обычным обращением были слова «святой отец». И потому я сразу же почувствовал, что над моей головой сгущаются тучи.
— Полтора года назад дон Хуан вместе с другими аделантадо исследовал сельву вдоль берегов Мадре де Диос. Их отряд атаковали индейцы, во главе которых стояли вы, сеньор Надь. Тридцать четыре испанца были убиты по вашей вине, и лишь моему племяннику удалось скрыться. На днях он вернулся из очередного похода и узнал вас на вчерашнем рауте.
Я попытался изобразить возмущение.
— В каких страшных делах вы обвиняете меня, ваше сиятельство. Клянусь кровью Христовой...
— Довольно, святой отец, — перебил дон Хуан. — «Вперед! Ни один не должен уйти!» — разве это не ваши слова?
И тут я все понял. Действительно, в пылу боя, наслушавшись разговоров аделантадо, я случайно перешел на испанский, и Сампа Анка потом об этом говорил. Проклятье! Как я мог так ошибиться!
Должно быть, я побледнел или как-то еще себя выдал. Но если до этого момента губернатор, может быть, сомневался, не ошибся ли племянник, то теперь на его лице отразилась настоящая ненависть.
— Чтобы вы знали, святой отец, — процедил он, — в том бою погибли два моих брата. Впрочем, еще неизвестно, действительно ли вы священник. Ведь тогда на вас была индейская одежда, не так ли?
Отрицать было бесполезно. И объяснить причину своего поступка, не открыв правды о рудниках, я не мог. Поэтому, краснея и бледнея, молча стоял под их презрительными взглядами.