Страница 118 из 154
По мере того, как Иштван осваивал кечуа, он все больше узнавал о взглядах индейцев.
— Вокруг нас существуют три мира, — рассказывал Сампа Анка, — подземный, земной и божественный. В подземном мире, Уку Пача, властвует свирепый бог смерти Супай. Там живут все умершие, еще не родившиеся младенцы, некоторые змеи, черви и семена. В земном мире, Кай Пача, находимся мы, люди, а еще животные, птицы, растения и призраки. В высшем мире — Ханан Пача — обитают божества грома, молнии, радуги, земли, Луны, Солнца. А над всеми тремя мирами властвует создатель всего сущего, верховный бог Виракоча.
— Значит, вроде нашего Бога-Отца.
— Не знаю, Юла Киспачи, но думаю, Виракочу можно назвать богом-дедом. Он был отцом Инти, который послал своего сына, Манко Капака, на землю к людям, чтобы обучить нас пахать землю, строить дома, прясть, ткать, делать посуду из глины.
— Нет, Анка. На самом деле Бог-Отец отдал сына людям ради того, чтобы спасти их от ада. По-вашему, от Супая.
— Так думают твои белые братья? Наши предки считали по-другому.
— Что ж, слушай, как было на самом деле.
Разговаривая с Анкой, его отцом и другими жителями селения, он выяснил, что попал в то самое племя, о котором говорил отец Фернандес. Его новые друзья были потомками инков, покинувших когда-то покоренные конкистадорами Анды.
— Много-много лун назад, — рассказывал Апу Ума, — отцы наших отцов ушли с гор в сторону просыпающегося солнца. Они плыли по реке, шли через сельву и наконец добрались до этого места. Здесь они построили Стену Духов и город.
— Стену Духов?
— Я покажу тебе, Юла Киспачи. Раньше, когда инки жили в Андах, они строили большие и удобные дома из камня. Но здесь его нет, поэтому сейчас мы делаем жилища из дерева и шкур. А для Стены, храмов и главных домов камни возили в пирогах от самых гор. Это была очень трудная и долгая работа.
«Значит, Анды не так уж и далеко, — обрадовался Иштван, — и, возможно, я смогу до них добраться».
— А все остальное вы сохранили, как прежде?
— Мы стараемся соблюдать обычаи предков, но сельва дарит свои законы. У нас теперь гораздо меньше золота и серебра, которые давали горы, мы почти разучились плавить руду. Одежды мы носим меньше, ведь здесь гораздо жарче, чем в Андах. Зато можем рубить деревья и на их месте делать поля. Наши деды привезли сюда лам и гуанако, но животные не смогли выжить в сельве. Остались лишь козы, с них мы получаем шерсть для тканей.
Вождь помолчал, печально махнув рукой.
— Мне больно говорить об этом, Юла Киспачи. У наших предков были великие города, а вожди правили мудро и справедливо. Но пришли твои бородатые сородичи и все разрушили. Отец моего отца привел своих людей сюда, они пробились через сельву, вырубили деревья и построили этот город. Но мало что смогли сохранить. Мы превратились в таких же дикарей, каких с легкостью покоряли раньше, и даже почти забыли кипу.
— Кипу? Что это?
— Ты, Юла Киспачи, смотришь на свою птицу мудрости, на кожаных крыльях которой нацарапаны червячки, и получаешь знания. Мы тоже когда-то умели разговаривать без голоса, но по-другому. Соединяли между собой множество разноцветных веревок и завязывали на них узелки. На черных нитях мы рассказывали о времени, обозначали, когда произошли события, достойные упоминания. На красных были сведения о войне и наших умерших, на зеленых — о землях, которые мы покорили, на желтых — добыча...
— Но ты сказал, что все это забыл.
— Да. Сейчас я уже не смогу понять кипу, помню лишь самые простые знаки. Многое потеряно, очень многое.
— Наверное, вы ненавидите европейцев, которые лишили вас привычного образа жизни? — осторожно поинтересовался Иштван.
— Я родился здесь и другой жизни не знаю, — усмехнулся Апу Ума. — А ненависть — это глупый зверь, который, прежде чем напасть на врага, вцепляется когтями в душу хозяина и рвет ее на части.
— Но вы же... э-э... съели моего друга и всех наших спутников.