Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 101 из 154

     — В восемнадцать любовь всякому кажется вечной, — усмехнулся Андреа Сакки. Ему было уже за тридцать, и он многое повидал.

     — Нет! — воскликнул Марио. — Уж поверь, я-то себя знаю. Мне никогда не полюбить другую.

     Он залпом осушил очередную кружку и пьяным голосом крикнул:

     — Еще бордо!

     — Сегодня ночуешь у меня, — предупредил его Альгарди. — Хочу быть уверен, что с тобой ничего не случится.

     — Мне все равно. Хоть в воду упаду, хоть разбойники прирежут — все едино. Зачем мне жизнь?

     — Ну, это тебе сейчас так кажется, — опять засмеялся Сакки, — а пройдет годик-другой...

     — Неправда! — Марио в ярости стукнул кружкой по столу. — Я был бы счастлив с ней всю жизнь, если бы не Папа! Зачем ему понадобилось вмешиваться?

     — Он обязан был, — сказал Сальватор Роза, тихий серьезный юноша лет двадцати.

     — Нет, не верю! — все больше распалялся Марио. — Ни у кого нет права разрушать чужое счастье! Мы дышали друг другом, понимаешь? А этот старик все испортил из-за каких-то глупых догм!

     Посетители таверны начали оборачиваться.

     — Эй, эй, ты с ума сошел? — встревожился Сакки. — Замолчи немедленно.

     Друзья напряженно переглядывались. Марио, словно очнувшись, уронил голову на руки и затих. Через пару минут он усмехнулся и сказал:

     — Я знаю, что делать. Напишу большое полотно. И там у Иуды будет лицо Папы. Или у самого дьявола! Уж я его во всех деталях изображу!

     Алессандро Альгарди встал, сгреб юношу в охапку и потащил к выходу.

 

     Андреа Кальво в одиночестве работал в служебной комнате трибунала, когда к нему заглянул стражник.

     — Пришел проситель, отец Андреа.

     — Веди.

     Через минуту в комнату зашел мужчина. Помявшись у двери, он шагнул к столу.

     — Что вы хотели, синьор?

     — Отец мой, я пришел донести Священному трибуналу на одержимого ересью.

     — Говорите.





     — Видите ли, я художник, и вчера мы с друзьями пошли в таверну... И там один из них, Марио Риччи, говорил ужасные вещи. Конечно, он был пьян, но все равно...

     — Как, вы сказали, его зовут? — подался вперед Андреа.

     — Синьор Марио Риччи, племянник епископа Треви.

     «Вот это удача! Только бы донос не оказался какой-нибудь ерундой».

     — И что же он говорил?

     — Мне даже повторить это страшно, отец мой. Грех...

     — Отпускаю вам его заранее. Рассказывайте.

     — Видите ли, отец мой, синьор Риччи был огорчен тем, что Святейший Папа аннулировал его брак... Он сказал... ох... он назвал Его Святейшество стариком, сказал, что он испортил им жизнь, что не имел права разрушать их счастье...

     — Хм, — нахмурился Андреа.

     «Нет, с таким обвинением Надьо его живо вытащит».

     — И еще кричал, что напишет Иуду или самого дьявола, и придаст ему сходство с Его Святейшеством.

     «А вот это уже интересно!»

     Доносчик, увидев просветлевшее лицо Андреа, воодушевился.

— Сказал еще, что их с женой разлучили из-за глупых церковных догм.

     Кальво, отодвинув бумаги, с которыми работал, схватил чистый пергамент и принялся поспешно записывать обвинения дрожащей от радости рукой.

 

***

     Белая, с позолотой, дверь открылась, и вошел лакей.

     — Монсеньор, — поклонился он, — пришел синьор Альгарди, желает срочно с вами увидеться.

     Стефанио, который пребывал на обеде у самого знатного семейства Треви, удивленно переглянулся с хозяином, Виргилио Лукарини.

     — Я не знаю его.

     — Проси, проси, разберемся, — усмехнулся Виргилио.