Страница 88 из 142
(По поводу вышеизложенного меня тут же сомнение обуяло. Насчет якобы тайны расположения планеты, где Младшенький с неоштозабяками накуролесил и вторую половинку резонансного ключа оставил. А вот что меня снова подводят - или разводят? - на очередной раз погеройствовать, никаких сомнений не осталось. Похоже, мой визит на Заштозабяченную планету после Гадости, «Джаггернаута» и Мира входит в программу круиза. И ведь не откажешься…)
Переждал, когда нервы свое отпляшут и меня над телами «товарищей потомков» качать из стороны в сторону перестанет. Жалко ребятишек, но ничего не поделаешь… И почему-то ужасающее зрелище меня уже через несколько минут меньше ужасало, чем должно бы. Может, у меня, уйму мирских клерикалов и гестаповцев ухайдакавшего, сердце очерствело или комплекс превосходства люденского над обыкновенными человеками, как у Стругацких упомянуто, прорастать начинает? Или просто защитная реакция? При дичайшей скрученности нервов, мыслишка в темечко бьется – холодная, рассудочная. О том, что здесь, во льдах Мира, космонавты мертвыми пролежали времени раз в двадцать пять, а то и в сто двадцать пять больше, чем я живу, а родились и жили спустя сотни лет относительно моей мышонковской биографии, когда от меня, вятского, лишь прах останется…
И еще подумал: а что хуже, такую вот губчатую субстанцию внутри скафандров узреть или прах? Когда за щитком - окаменевшие и сморщенные глаза во впадинах обтянутого ссохшейся кожей черепа?
Зацепился взглядом за лейбл на левом предплечье ближнего ко мне скафандра, с которого случайно руками изморось смазал, когда наклонялся, - и замутило по новой и еще круче, как если бы в натуре нафантазированный череп увидел.
Пластиковый ярко-голубой пейджик, где на эмблеме – знакомое с детства стилизованное изображение первого искусственного спутника, запущенного в 1957 году в СССР, а ниже – серебристыми латинскими буквами: «Zdenek Kovalcky»…
Соседей Зденека за левое предплечье потрогал… Вечная вам память, «Mason Hayden», «Jandarbeq Taucheff», «Sergei Ogorodnykoff»…
Еще шаг вперед шагнул - обнаружил пятого скафандроносца. На пилотском кресле с высокой спинкой, за которой его сходу не заметил. Но когда я его предплечья коснулся, а Врун вдруг со своего места под потолком у экрана сорвался и за мною завис, я чуть ли не в последний момент перед тем, как Boris’у Elansk’oму «вечную память» пожелать, сообразил: а ведь вышеупомянутый Борис Еланский видом от других капитально отличается. В лучшую сторону. Не было на нем серо-желто-бурых пейнтбольных пятен, скафандр во всех местах целый и невздутый, как у прочих, и в кресле он… сидел, в общем. В смысле, видно: в пилотское кресло живой человек садился, а пассажиров такими, в каких позах они сейчас, вносили и на скамеечках приспосабливали. Мертвыми то есть.
Я пилоту в щиток шлемофона посмотрел: точно! В натуре человеческое и вообще славянское лицо: нос картошкой, характерные широковатые скулы, светлые волосы, лет примерно слегка за тридцать.
Почему-то обрадовался… чтобы через секунду в еще большую депрессию впасть. Нашел, блин, чему радоваться – тому, что Борис на момент смерти остальных космонавтов живым был? Теперь-то, блин, какая разница?
И все-таки… Не было у лица за щитком шлемофона выражения, какое я видел у прадеда Петруни, земля ему пухом, во гробе лежащего,– умиротворенного и от всего отрешенного. Отнюдь не мертвым лицо Бориса выглядело, а как у сильно уставшего человека…
- А он в натуре живой, - Врун вкрадчиво мне в левое ухо прошептал.
Неожиданно так… Если бы заорал, я бы не так сильно дернулся.
- В анабиозе он. С предельным замедлением жизненных процессов, на нормальный режим которые запустить – нашим снусмумрикам из Цеха № 2 на раз-два.
Я как с небоскреба вниз ухнул, зная, что не разобьюсь. Но вслух усомнился:
- Точно?!
- Точнее не бывает. Твои продвинутые потомки капитально подстраховались. На кошмарный для любого космонавта случай случайного выпадания в открытый космос без связи и надежды на скорое прибытие спасательной шлюпки. Лучшие умы на эту тему работали и придумали космоскафандры анабиотической системой оборудовать, с кнопочкой для ручного управления и хитрой автоматикой, если космонавт, допустим, сознание потерял. Очень полезное приспособление. Особенно психологически. Коли уж вырвет человека в таком скафандре из какой-нибудь метеоритом или бластером-мазером-толибульбитолибольбитразером пробитой дыры в звездолете с перспективой бесконечного дрейфа в вакууме вдали от рейсовых трасс, по-любому лучше в отключке дрейфовать. И если фатально не повезет, большая разница: в анабиотическом сне без боли или…
- Выходит, ты давеча про «гуманизм проявить» и не свистел вовсе?
- А когда я вообще свистел?! – Врун обиду изобразил не только интонацией, но и крючковатым носом до крючковатого подбородка почти дотянувшись.
- Ладно, проехали, – изобразил я типа у него прощения прошу. – И без того подзадержались… На раз-два снусмумрикам говоришь?
Но еще подзадержаться пришлось. Чтобы спутникам Бориса усыпальницу в подледном мавзолее организовать. Неогвиры с заданием, как обычно, «без вопросов» управились - ровно посредине от поверхности до подледной воды проплавили полость и в нее тела телепортировали - вернее то, что в скафандрах осталось. Рядом аннигиляционную бомбу положили для будущих шлиманов и прочих охотников в археологическом мемориале мародерством позаниматься. А то еще вдруг серо-желто-бурая дрянь, оттаяв, похожим на пакость из фильма «Нечто» обернется? (Кстати, насчет бомбы я сообразил, когда про фильм этот вспомнил.)