Страница 43 из 142
Умный, зараза! Впрочем, оно и к лучшему: незачем теперь напрягаться, чтобы кандидата в мирские Пиночеты вычислить. А исторический опыт свидетельствует: кандидатов в Пиночеты еще в колыбели душить надо!
Простер я руки в сторону генералиссимуса, возопил восторженно:
- Ты прав, почтеннейший наследник Бурмурмулидов! Слишком глубоко ржа железо изъела, коли ни одного завалящего служителя культа не осталось, а без Верховного Жреца погрязнет Мир в хаосе, что хитрому Луклыгорпу на руку! Доверься испытанию, ибо вера твоя непоколебима и кому ж еще Верховным Жрецом быть, кроме тебя, Бурмурмулид почтеннейший? – и к рядом с генералиссимусом стоящим Стражам обращаюсь в лучших традициях, которыми толпу на подвиги заводят: - Славные и наихрабрейшие защитники основ! Достойнейшие из достойнейших! Доколе повелевать вами будут шпаки с ракушками на голове? Пора вам из своей среды старшего выбрать, дабы он, чуткий и понимающий, из одного с вами котла армейскую хавку вкушавший, стал на Мире Верховным Жрецом, а вам заботливым отцом и любящей матерью! Пусть славный и честный Бурмурмулид, коему бояться нечего, без страха и упрека на жертвенное ложе взойдет, а когда с него в сиянии преображенным воспрянет (кто сомневается, что воспрянет - два шага вперед!) – я, Великий Джопырдзедз собственноручно его на Великое Жречество маслом помажу!
Разумеется, речь моя в мужественных сердцах эсэсовцев по-новой энтузиазм возбудила, бурный и продолжительный. Никто супротив не крякнул. Даже если и нашлись сомневающиеся, сомневались молча. Случись Бурмурмулиду испытание пройти – больно потом сомнение в его добродетелях аукнется. Но главная причина единогласного «одобрямса» - всегда почему-то кажется: если из твоего взвода сержанта полковником назначат, то и ты с этого дивиденд поимеешь. Мир – планета патриархальная. По причине наличия отсутствия прецедентов здесь не знают: когда правящая династия меняется, неизбежна зачистка именно тех, кто ставшего всевластным самодержцем видел в простых солдатских онучах. А я еще скандировать начал в лучших традициях «оранжевых» революций:
- Бурмурмулида – в президенты! Гип-гип ура! Кто не скачет, тот москаль! Да здравствует Великий Жрец Бурмурмулид!
Бурмурмулид напрягся, но на попятный пойти - свои же на части порвут. Морду лица решительную скроил, на алтарь возлег, и ацетал его – ням!
Тишина гробовая…
А я голографическое объемное кино через браслетик вокруг себя спроецировал. Будто меня, Джопырдзедза, страшной силой заколбасило, заплющило и наизнанку вывернуло, а сверху в куполе дырка образовалась, из которой на меня столб света обрушился и всмятку расплескал – это я на месте, где стоял, выпустил антрацитовую экскабысдошкину субстанцию, а сам невидимкой по лучу вознесся. «Штирлиц», из разновременья уже в одно целое сдвоенный, – за мной. Вместе с Аэлитой, укутанной силовым полем шпиеныша. Я их посреди полюбившейся мне агрокультуры оставил, а сам – обратно.
Неогвиры по моей просьбе потолок Гнобилища полностью аннигилировали, и я, на самом деле на краешек стены невидимым усевшись и вниз ножки невидимые свесив, с помощью браслетика на фоне неба гигантскую морду ракшаса (статуй которого в Кунсткамере, когда на зимних каникулах в Питер ездили, видел) сыллюзировал и такую, блин, явил мирским обывателям божественность, перед которой мой прежний Джопырдзедзов образ жалкой пародией смотрелся:
- Покайтесь, отступники!!! Разве не поняли вы, несчастные, что под чары лукавого Луклыгорпа Черного попали, цвет жречества понапрасну погубили и себя тем не спасли? А про доблестного Бурмурмулида – и говорить нечего! Сказано же было: не сотвори себе кумира, а вы столько лет Мамоне нечестивой поклонялись! – и из пылающей руки, словно прожекторным лучом, булыган с ацеталом освещаю. И рядышком - голограмму себя, который в гриме барона Субботы.
Никакой логики в сказанном (если жрецы – праведники, то с какого бодуна, спрашивается, Мамона нечестивой стала?), но от перемены декораций почти рехнутые стражи снова на колени попадали и завыли, изображая раскаяние.
Я демонстративно в светящиеся ладошки (иллюзорные, понятно, но суперски натурально выглядящие и величиной – с автобус) голограмму гаитянского божка - якобы все, что от Лжеджопырдзедза осталось, собрал, в комочек «умял» и в «черный порошок растер».
Пора настала и «штозабяку-в-алтаре» как того мавра уходить. И так уходить, чтобы ни одной закорпускулированной споры на развод не сталось. Попросил Неогвиров кусочек солнечной плазмы оторвать и упаковать в шарик величиной с грецкий орех. Ну, а оторванное и упакованное Неогвиры в изголовье алтаря телепортировали, отросток пиявки ацетальей подтянули, та шарик с привычным хлюпом всосала и…
Грохнуло классно! Алтарь на четыре части разломило, расплавило в ромашкоподобную лепешку на земле, и ацеталье нутро промеж окалин расплескалось, как цыпленок в эмбриональной стадии из протухшего яйца.
Зрелище, между нами, девочками… Я не только отвернулся, но и зажмурился. Не глядя, в сторону штозабячьих ошметков еще один шарик раскаленной плазмы организовал, абы наверняка…
Вот какой я любитель, оказывается, ацеталов поджаривать!
После, проконсультировавшись с Неогвирами и Камагулонисом, не осталось ли чего живучего от твари ацетальей, повелел Стражам добровольно от статуса эсэсовцев отречься. Под страхом неминучей и злой смерти за противное:
- Быть сему месту пусту! И ныне, и во веки веков! А вам же, грешники, цвет жречества понапрасну изничтожившие, надлежит форму позорную снять и дальше жить, добрыми делами вину искупая! Безд-возд-мезд-но! А кто не спрячется – я не виноват: вам и без меня секир-сектым сделают. Поняли, уроды?