Страница 87 из 100
- На свежей могиле Вадима появилась. Осенью. Дрожала на лавочке. Вещей теплых не было. В чем из Ялты вернулась, в том на кладбище и поехала. Тихо себе скулила. И тут из темноты силуэт вырисовался: куртка, запах, сигареты. Думала, что Вадим вернулся. Не его похоронили. Это всё бред, вранье. Вот он – руку протянуть. Прижаться всем телом. Целовать лицо. Реветь в три ручья от радости – живой! А когда поняла, что ошиблась, то… То не смогла отпустить! Решила, пусть другой, пусть младше, но есть в нем частичка Вадима, хоть что-нибудь, но я себе оставлю. Привыкла тайком у других воровать. Ни одна душа живая о нас с Вадимом не знала, кроме бабули моей. Андрей тоже не знал. Мне так страшно было. Осудит, не поймет, уйдет… И я опять одна. Совсем одна! До Вадима было проще, а после него – хоть следом, с крыши камнем вниз! Смалодушничала, не призналась. Когда Андрюша мне предложение делал, то я у Вадима внутренне благословение спросила. Как будто он стоял рядом с нами. С укором смотрел: «Что же ты, ведьма моя, делаешь. Пацана моего за собой в топи уводишь, губишь, как себя рядом со мной». Я слышала его голос. Знала его слова. Но не могла отказать себе в ощущении – теперь Вадик всегда рядом. Хотя бы в его, вашем, сыне. Я его заранее уже любила. По рассказам. По разговорам. Знала о существовании. Вадим так всегда о нем с гордостью говорил…
Слова слетали с губ сами по себе. Приглушенные всхлипы парализовали горло. Слезы прожигали веки. Ранили изнутри алмазными шипами. Лились по щекам ручьями, что талый снег с пригорка. А внутри делалось легко. Тревожные мысли, копившиеся годы, точно камни, обрывались с утеса, срывались в бездонную пропасть. Страх растаял туманной дымкой, уступил место надежде на облегчение. Оказалось – так просто сказать о том, что таилось в закромах души долгие годы. Есть рядом человек понимающий. Он не осудит. Примет и поймет. Сначала случайный собеседник – молодой батюшка около часовни. Он разворошил ее память, смог разговорить. Страх откровения исчез, словно дым в ясном небе. Теперь же свекровь – единственная близкая женщина, что осталась в ее семье. Она поймет. Она всё всегда понимала…
- Плачь, девочка, плачь. Давно пора, - сухая и прохладная ладонь коснулась лба, погладила волосы. – Ксюша, дурочка. Надо было раньше сказать. Снять груз. Мы бы придумали вместе что-нибудь. Думаешь, я осудила бы? Клеймо на тебе поставила? Вадим в последние годы для меня стал близким, братом, другом. Мы вместе взрослели, учились быть парой. Не вышло. У меня никого нет из братьев-сестер. У него тоже. Мы стали друзьями. Родители непутевые, а друзья хорошие.
Вера засмеялась совсем не старческим дребезжащим смехом. Легко, игриво, мелодично.
- Вы давно в курсе? – тихо спросила Ксения, понимая – сейчас внутри ее обжигает стыд.
- С самого начала. Андрей воодушевленно рассказывал о девушке, которую на могиле отца встретил. Не чокнутая поклонница, а вполне милая, спокойная, горюющая по-настоящему. Костя пару раз обмолвился о том, что Анька в пролете, у Вадима зазноба есть, с которой «всё серьезно». Сам он ко мне приходил, размышлениями делился. Имен не называл. Ничего конкретного, но было видно – есть та, кем я не стала.
Взгляды женщин пересеклись. Ксения судорожно всхлипнула, замотала головой. Как можно поверить в то, о чем запрещала думать себе и тогда, и последующие годы? Вадим четко дал понять – между ними лишь «секс». Странное слово, для человека из той страны, означающее нечто порочное, пагубное, нехорошее априори. А теперь ей утверждают обратное. Рушат все установки, барьеры. Убирают стены, коими она оградила себя много-много лет назад.