Страница 35 из 125
Конечно, Борис Иванович выбрал неподходящее время для курортных разъездов. Здравомыслящие люди в конце октября на юг не едут. Но все равно тон Чернюгова слишком неуважителен. Или у бедняги голова закружилась от повышения по службе?
Пожав плечами, звоню опять. На сей раз в Управление военно-транспортной службы Октябрьской железной дороги, своему однополчанину Коле Васильеву. Этот все растолкует!
И впервые слышу в ответ короткое страшное слово: "Взяли".
Взяли? Арестовали Бориса Ивановича? Милейшего Бориса Ивановича Филиппова, всегда трепетавшего перед начальством? Душевного, простецкого Бориса Ивановича?
Непостижимо! Значит, его дружелюбие, заботливость, простота -- все это было страшной маскировкой?..
Я вдруг стал противен самому себе. Да что же такое происходит? Или я чего-то трушу? Как посмел я усомниться в Филиппове?!
А беспощадный голос совести тут же спросил: "Но в Якире, которого ты тоже знал, все-таки усомнился? Филиппов арестован теми же органами. Почему теперь ты не веришь? Или опять думаешь, что тут ошибка? Оставь! Точно так же ты думал, услыхав первый раз об аресте Якира! "
Окончательно растерявшись, решил позвонить еще одному другу -- Н. С. Фрумкину. Он встречал меня на пристани и показался почему-то очень грустным. Фрумкин ответил, что зайдет ко мне сам, а от телефонного разговора уклонился.
Больше я не подходил к аппарату.
Теперь догадался, почему по знакомым телефонам отвечали чужие люди.
Значит, правдой оказались темные слухи о массовых арестах на моей родине. Слухи, доходившие даже до Испании!
Я вышел из гостиницы и долго бродил по городу, пытаясь осмыслить происходящее.
Мозг сверлила неотступная мысль: "Завтра надо ехать в Москву. Какие новости ожидают там? "
В номер вернулся поздно ночью: не хотелось оставаться один на один с черным телефонным аппаратом.
Земля вновь уходила у меня из-под ног...
... На следующий день, ожидая поезда, я все же не выдержал и заглянул в комендатуру Московского вокзала. Чернюгов запер за мною дверь и шепотом сообщил, что летом арестованы начальник военных сообщений Красной Армии Аппого и начальник военных сообщений Ленинградского округа комбриг Картаев.
-- Враги народа! -- испуганно поведал Чернюгов. -- А Филиппов был пособником Картаева.
Я видел -- Чернюгов горит желанием сообщить еще какие-то детали, но почувствовал, что с меня довольно...
В поезде не смог уснуть до самого Калинина.
Невыспавшийся, разбитый физически и нравственно, докладывал я московскому начальству о своем возвращении.
Меня поместили в гостиницу, сказали, что вызовут. Я принял пирамидон и завалился спать.
Проснулся под вечер. В гостиничных коридорах стояла гнетущая тишина. И вдруг меня осенило: надо немедленно пойти к моему бывшему киевскому начальнику, близкому другу Ивану Григорьевичу Захарову. Вот с кем можно поделиться тревогой, вот кто разрешит сомнения!
Но в доме друга застал горе. Жена его встретила меня заплаканная и в трауре. Страшную историю рассказала она. Последние недели Иван Георгиевич жил в бесконечной тревоге, ожидая самого дурного. Арестовали двух его прямых начальников, с которыми он и жена были дружны семьями. Захаров пугался каждого шороха, стал замкнутым и раздражительным.
Однажды под утро раздался торопливый и настойчивый стук в дверь. Иван Георгиевич привстал, но тут же, охнув, потерял сознание. Умер он от разрыва сердца. А как оказалось, приходил всего-навсего дежурный по части со срочной служебной телефонограммой...
Не помню, сколько часов бесцельно бродил я по городу. Очнулся, увидев, что стою перед домом еще одного давнишнего товарища, с которым мы прослужили в одном полку восемь лет.
С трудом поднимался на пятый этаж старого дома, опасаясь, что и здесь застану слезы, страстно желая, чтобы мой друг оказался жив и здоров.
-- Позвонил. В квартире послышались тихие шаги. Они замерли у двери/Минуту спустя донесся приглушенный голос:
-- Кто там?
-- Свои! -- радостно крикнул я.
-- Кто свои?
-- Да это я, Старинов!
-- Старинов? Вы! Подожди, Илья, сейчас открою. Залязгали замки. Один. Другой. Третий. Дверь наконец приотворилась.
-- Входи, -- сказал товарищ, опасливо заглядывая за мою спину.
Закрыв дверь, он облегченно вздохнул, протянул руку, улыбнулся. Но лицо его тут же вытянулось.
-- Ты?.. Ты откуда?
-- Из спецкомандировки.
-- А почему во всем заграничном?
-- Да ведь я за границей и был. Еще не успел переодеться.
-- Вот оно что!.. За границей?! Мы топтались в передней. Мне не предлагали раздеться.
-- Я что -- не вовремя?
Мой товарищ внимательно разглядывал кончики своих комнатных туфель.
-- Ты извини, Илья... Но знаешь, время такое... Между прочим, недавно арестовали наших однополчан. Ювко взяли, Лермонтова. А они в оппозициях не состояли... Всегда генеральную линию партии признавали...
Он опустил голову так, что почти уперся в грудь подбородком.
-- Ясно, -- сказал я. -- В оппозиции не состояли, никуда не ездили... Извини!
Меня не удерживали. Дверь затворилась без стука.
Спускаясь по лестнице, я чувствовал, что задыхаюсь.
Вышел на тротуар.
-- Илья! Подожди!
Застегивая на ходу шинель, товарищ догонял меня. У него было виноватое, несчастное лицо.
-- Илья! -- он судорожно схватил меня за руку. -- Не сердись! Пойми!.. Если бы ты приехал с Дальнего Востока... А то бог знает откуда... Ведь я работаю с секретными документами... У меня во всех анкетах написано, что из близких никто за границей не был и не живет!.. Ты пойми!..
-- Иди домой. Могут заметить, что мы разговариваем.. -- Ты понимаешь?
-- Иди!..
S-942
К ночи сильно похолодало. Улицы быстро пустели. Только в центре, возле кино и ресторанов, еще продолжалась обычная толчея. С рекламы, приложив руку к капитанской фуражке, весело улыбалась Любовь Орлова: в "Метрополе" шла "Волга-Волга".
Погиб Иван Георгиевич Захаров.
Лучший друг не пустил меня к себе...
Надо мной сгущаются тучи
Через три дня я был принят Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым. Пришел на прием вместе со старшим майором госбезопасности С. Г. Гендиным. Выслушав рассказ о своих делах в Испании, Ворошилов поблагодарил меня.