Страница 7 из 26
Чтобы стать членом клуба, надо было оплатить солидный по тем временам вступительный взнос, да и членские взносы были немалые. Но вступить в яхт-клуб хотели все. Даже те, кто не умел плавать и не собирался овладевать мастерством серфингистов, лелеяли мечту провести отпуск на водохранилище.
Членов клуба было гораздо больше, чем могли вместить построенные на берегу финские домики. Поэтому отдыхали по графику: две недели на семью, с мая по октябрь. Домики были тёплыми. Здесь же располагалась просторная кухня, где члены клуба готовили обеды и ужины – плит в кухне хватало на всех, газ привозили в баллонах централизованно. Туалеты, умывальная с десятью водопроводными кранами над длинным жестяным лотком, и даже душевая с выкрашенным в чёрный цвет внушительным металлическим баком (чтобы быстрее нагревался на солнце) и предбанником с деревянными лавками и крючками для одежды – всё содержалось в безукоризненной чистоте. Скважину для воды пробурили глубокую, почти артезианскую, вода была отличного качества, хоть в бутылки наливай и лепи этикетки.
Быт был налажен, отдых тоже, за сезон в яхт-клубе успевали отдохнуть все, и никто не оставался в обиде. Счастливчики, чья очередь была по графику, на две недели вселялись в домики, с семьями, собаками и попугаями, все же остальные приезжали в яхт-клуб по выходным. Оставляли вещи в домиках и весь день загорали, купались, собирали ягоды и грибы, играли в волейбол, пекли в костре картошку и жарили на мангалах шашлыки. А вечером уезжали домой. Такое положение дел устраивало всех.
Директору, который всё это организовал и стараниями которого сотрудники превратились в «яхтсменов» и проблема, куда поехать в отпуск, отпала сама собой – директору полагался отдельный домик, который был в его личном пользовании, и Рита могла жить в нём сколько захочет.
Весной устраивали «общий сбор» - убирали территорию, красили домики, ремонтировали хозяйственные постройки – своими силами, в выходные дни. Рита в «субботниках» и «воскресниках», понятное дело, не участвовала – ей было некогда. Да никто и не настаивал.
- Хочешь, съездим как-нибудь в Пирогово? – предлагала Рита (впрочем, не уточняя, когда именно). – Я одна боюсь ехать, на меня там злятся все: они всю весну работают, а я только отдыхать приезжаю.
- А ты почему не работаешь?
- Да не люблю я! – честно призналась Рита. – Грязь разгребать… Там знаешь сколько всего делать надо? И кухню отмывать, и плиты чистить, и домики красить, и территорию убирать, и лодки смолить… Там сдохнешь! – заключила Рита. – Но раз обещала, значит обещала. Съездим как-нибудь…
Люся терпеливо ждала, когда же они с Ритой поедут в Пирогово. Рита с поездкой не торопилась, она любила развлекаться в Москве, предпочитая шумную компанию «тихому» отдыху. Впрочем, иногда она предпочитала Люсино общество. Так было и в это воскресенье. Они с Ритой сидели в кафе-мороженом на ВДНХ, накатавшись на аттракционах до головокружения – обе любили адреналин.
Впрочем, мороженое ела одна Люся – за двоих. Рита сидела с сигаретой, положив нога на ногу и лениво оглядывая зал. Курить в зале не разрешалось, для этого в кафе имелась курительная комната, но Рита была здесь, похоже, частой гостьей и не скупилась на чаевые – официант с зажигалкой материализовался у их столика за секунду до того, как Рита выбила из пачки сигарету, изящно щёлкнув по ней пальцем в немыслимом (ультрамарин плюс перламутр) маникюре.
Официант, широко улыбаясь, поднёс Рите зажигалку и исчез, оставив на столе высокий бокал с коктейлем. Коктейль был фирменный – визитная карточка заведения. Люся коктейль не взяла – боялась пить спиртное с мороженым, и ей принесли абрикосовый сок. Рита потягивала коктейль, пускала кругленькие колечки дыма (этот трюк она исполняла мастерски), молчала и ни на кого не смотрела, словно в кафе никого не было, кроме них с Люсей.
Такое поведение настораживало: на неё это было не похоже. Рита смотрела перед собой, словно хотела прочесть что-то на затейливом узоре скатерти. Люся забеспокоилась.
- Ты чего мороженое не ешь, забыла про него, что ли? – Рита послушно взяла в руки ложечку и задумчиво принялась ковырять ею подтаявшую горку пломбира, не проявляя к нему интереса.
- Ты чего такая? Рита! Да очнись, что с тобой? – теребила подругу Люся. Рита хотела что-то сказать, но у неё затряслись губы, на ресницах повисла слеза, потом другая… Рита всхлипнула. Люся молча взяла её за руку и вывела из кафе. Что с ней такое? На аттракционах хохотала, теперь вот плачет… Рита покорно шла за Люсей, давясь слезами. На них уже оглядывались…
Они долго сидели на скамейке в пустынной аллее, и Рита плача рассказывала Люсе о том, что с ней произошло. Оказалось, Рита не делала тайны из своей личной жизни и щедро делилась с подругами подробностями. Подробности проходили по разряду «более чем». А подругами Рита считала всех сотрудниц своего отдела моложе тридцати пяти. Директорскую дочку слушали с живым интересом и неподдельным блеском в глазах, не перебивая и – упаси бог – не осуждая. Осуждать не осмеливались, но вот обсуждать собирались кучками. Разумеется, в отсутствие Риты.
Как-то раз Рита, покинув НИИ (она всегда уходила не дожидаясь окончания рабочего дня, когда вздумается), вспомнила вдруг об оставленной на столе косметичке. Пришлось вернуться. Лифты все были заняты, и Рита пошла пешком на свой пятый этаж. И поднимаясь по лестнице, услышала не предназначавшийся для её розовых ушек разговор: говорили о ней, Рите.
- Кем только не называли, и проституткой, и подстилкой, и бл*** последней. Как только не оскорбляли! – плакала Рита. – Какая же я проститутка, я же не за деньги, я – так… Теперь пойдёт по всему НИИ, по всему объединению! Не отмоешься! А папа, что скажет папа?..