Осужденные...

-Успокойтесь. Анализы хорошие. Переохлаждение не нанесло серьезных последствий. Ярослава, Вы можете и дальше лежать, притворяясь мертвой. Можете морить себя и своего ребенка голодом и писать в утку. Но я бы на вашем месте уже встала, хотя бы ради сына...

-Сына? - я вздрогнула от собственного крика, глаза распахнулись, а потом снова зажмурилась от яркого света.

Голова закружилась. Несмотря на то, что глаза были закрыты, я видела вращающиеся вокруг себя предметы. Я погрузилась в прошлое, потому что ни разу не каталась на карусели. Как бы я не просила маму, она не водила меня в парк аттракционов. Потому что постоянно была в театре. Если не было репетиций, она перешивала пуанты, отбеливала свои костюмы, а когда возвращалась домой, то от нее пахло хлоркой. Все, как сейчас. От грубой хлопчатобумажной ткани пахнет хлоркой, а перед глазами вращаются предметы.

Открыв глаза, обвела взглядом комнату. Палата. Так и думала. Этот въедливый запах медикаментов. Светлые стены, скрипучая кровать. На мне была белая, в выцветший мелкий цветок ночнушка. Марина сидела на коленях, прямо на полу. Абсолютно бледное лицо, дрожащие губы и красные глаза. Она вытирала слезы, которые никак не останавливались. У двери стояла тучная женщина. Она так странно смотрела на меня, переводя взгляд то на Марину, то на входную дверь.

- Боже! Как ты нас напугала! - в палату вбежал мужчина. Расстегнутая рубашка, в руках темное пальто. Его бегающий взгляд красных глаз. И такое знакомое лицо. - Да, точно. Ты меня не знаешь. Меня зовут Андрей.

Мне стоило лишь посмотреть в его глаза, как стало все ясно и понятно. Вот так один день, один час, один взгляд решают твою судьбу! И я начала вспоминать: ресторан, который с каждым часом все сильнее погружался в темноту, официантов, которые с нескрываемой жалостью смотрели на меня. Они приносили дополнительные пледы, ненавязчиво укрывая мне плечи. Но я не чувствовала холода. В голове крутилась одна и та же мысль, что не должна быть здесь. Не должна ждать, не должна думать, маяться и сомневаться. Помню дрожь, пробежавшую по телу, как только в голове промелькнуло это слово – СОМНЕНИЕ. Сначала думала, что он слишком мягкотелый, что постоянно позволяет улизнуть, меня бесило его лицо, на котором никогда не было ни капли сомнения. А я? Со мной все иначе. Не могу заставить себя не сомневаться, не могу найти точку опоры, от которой можно начать отсчет новой жизни. Постоянно сомневаюсь в намерении забыть прошлое и повернуться к будущему. Хочется подождать. Оттянуть время. А теперь? Глядя в глаза Андрея, поняла, что времени у меня не было... Я ждала три месяца. Тянула то, чем не владела. Медленно тратила резерв счастья, не имея никакого права. Боже! У нас никогда нет времени. Мы не владеем им, не контролируем. Как можем относиться к минутам так халатно? Ждем, откладываем, сомневаемся! Пользуемся тем, что губит нашу жизнь медленно, но верно. Иллюзия. Мы живем в иллюзии. Боже, время никогда не ждет. Не останавливается ни на секунду! А мы позволяем себе ждать! Не ждите! 

Я очень долго лежала в больнице, не говоря ни с кем. Я только ела, пила и ходила на процедуры. Врачи сначала пытались разговорить меня, отправить к психиатру, но потом смирились. И я выдохнула. Марина приходила и молча сидела в палате, лишь изредка поглядывая на меня поверх книжки. А я не шевелилась, потому что копила силы. Старалась не расплескивать, чтобы помочь выжить единственному в мире человеку, в котором никогда не буду сомневаться...

... - Он постоянно просил подарить ему мотоцикл! – скрипящий, тихий голос раздался над ухом. Я дернулась и открыла глаза. Позади меня стоял Андрей. Лицо покрывала многомесячная небритость, волосы были всклокочены, а полопавшиеся капилляры в глазах придавали к неряшливому образу еще и вселенскую усталость. Он закурил и, сделав пару затяжек, положил сигарету у основания памятника. – Он постоянно просил мотоцикл. Каждый год, перед своим днем рождения начинал проедать мне мозг. А перед последним сказал, что теперь хочет его еще больше, чтобы познакомиться с ветром. Чтобы ощутить то, что чувствуешь ты, когда танцуешь!

Я снова закрыла глаза, чтобы прекратить впитывать боль. Сердце вновь заныло, а силы, которые позволяли стоять прямо, исчезли. Сделав шаг вперед, присела на деревянную скамейку и открыла глаза. На черном глянцевом граните лежали хлопья снега, которые сметал Андрей, орудуя кожаными перчатками. Он плотно сжал губы, его движения были быстрыми, отчего легкие хлопья снега разлетались во все стороны. Очистив памятник, отошел.

И я столкнулась с любимыми глазами. Они не шевелились, в них не было блеска, но была теплота. На черном фоне серебристой гравировкой была нанесена фотография Данила. Его постоянная полуулыбка, едва заметная ямочка на левой щеке, легкая небритость и туман глаз. Такой пьянящий, густой.

-Боже! – от моего рыдания туча ворон вспорхнула с огромной ели и одновременно начали каркать, разрывая перепонки своим ором. Они старались заглушить меня, чтобы не слышать крик, вырвавшийся впервые за пять недель. Я знала, что не смогу больше молчать. Не то, что мне было, что сказать. Но больше не могла копить. Хватит. И я, рухнув на колени, припала лбом к обжигающе холодному камню. – Прости меня! Прости!

Скинув перчатки, стала выписывать контуры памятника. Около еще слежавшегося холмика, заваленного цветами, стоял гранитный мотоцикл. Его очертания были настолько натуральными, живыми, что казалось, если запрыгнуть, то можно умчаться куда-то далеко. На огромном переднем колесе была его фотография и надпись: