Осужденные...

Спрыгнув, помчалась на балкон, где под ворохом подушек отыскала свой бук. Смешно тебе? Вот! На! Получай! Я оправляла фото, сделанные в балетной школе, когда нам ломали взъем ноги.  Это было поводом особой гордости моей мамы! Она была счастлива, что ноги идеальна! Пусть в синяках, пусть с рваными связками, которые уже к тридцати годам не могут поддерживать жесткую фиксацию стопы! Мама хлопала в ладоши, когда смотрела на эти фото. Я отправила скрины заголовок газет, на которых приму театра увозят в психушку в смирительной рубашке, прямо из здания театра. А на заднем фоне брезгливо искривив лицо, стоит тот, которого моя мама считала своим мужчиной. Он был для нее единственным больше десяти лет! Отправила фото из стриптизклуба, где мы с Маринкой полируем шест. Все отправила!  Не задумаюсь. Никогда не пожалею. Никогда не буду стыдиться. И никогда не дам смеяться над собой!

Рухнув на кровать в полном бессилии, я закрыла глаза. Моя жизнь не похожа на остальные, но это не значит, что я должна стыдиться. Нет!

 ****

Распахнув глаза, обнаружила, что за окном темно. Уснула. Выспалась. Потянувшись, я вскочила с кровати и пошла на кухню. В животе урчало, потому что я не помню, когда последний раз ела. Открыла пустой холодильник,  чтобы просто убедиться в собственной никчемности. Пройдясь по шкафчикам, нашла коробку хлопьев. Взобравшись на широченный подоконник, открыла окно и стала хрустеть, разглядывая вечерний центр города. Пробки стала рассасываться, и скорость движения стала расти, потому что водители нервно притапливали педаль, чтобы скорее добраться до уютного дома. Кого-то ждала огромная семья, собака, а кто-то как я, найдя в шкафу прошлогоднюю коробку хлопьев, сядет у окна. Я вытянула ногу и ногой щелкнула тумблер кофемашины, которая с готовностью стала трудиться, на радость хозяйке.

Взгляд упал на освещенный уличным фонарем пол, телефон так и валялся, только изредка вибрируя.

 « Я приеду вечером, и мы подумаем, как сделать так, чтобы никто ничего не узнал!»

Да! Почему-то я совсем не удивлена! Конечно! Нужно все спрятать, чтобы никто и не догадался, что под милым лицом может скрываться столько отвратности! Я посмотрела на часы. Есть еще время, чтобы сбежать и не увидеть Демидова. Точно! Пусть «милый» целует дверь!

 Я помчалась в спальню, хохоча при этом слишком громко. Кровь приятно бурлила, словно я делаю что-то  запретное. Я натянула джинсы, майку, схватила сумку и, впрыгнув в сандалии, выбежала из квартиры. 

- Ла... ла... ла! – мой громкий смех вибрировал в тишине подъезда. Я перепрыгивала через широкие ступеньки, создавая слишком много шума. Отчего-то мне было очень весело!  Я стянула резинку с волос и потрясла головой, рассыпая волнистые пряди по плечам. Хотелось смеяться.... И Танцевать?

Я запрыгнула в свою машину и выехала из двора. Мотор вторил приподнятому настроению, подпевая мелодичным рыком. Я открыла окно, впуская в салон еще теплый июньский воздух. Распущенные волосы метались, подчиняясь порывам ветра. Пряди то больно хлестали по плечам, щекам, то нежно поглаживали тонкую шею. По обнаженным рукам радостно забегали мурашки, от чего нога все сильнее нажимала педаль газа.  

Полупустые вечерние улицы города сверкали вывесками, я на автомате притормаживала на перекрестках или разгонялась на прямых участках дороги. Свернула к торговому центру, где встала в очереди Макавто. Сто лет не ела фастфуд. А теперь так захотелось сочного бургера, картошки и огромную колу!  Налопавшись, я откинулась на сидении.

Судя по настойчивости звонков, Демидов не собирается сдаваться. А мне совершенно не хочется сегодня видеть его кислую мину. Да и вообще! Кажется, я его и завтра не захочу видеть! Все просто. Просто нужно себя спросить. И все становится так ясно и понятно! Почему я мучилась? Что-то выбирала, думала? А нужно просто честно ответить на вопрос, который задаешь себе. Я не хочу видеть его лицо по утрам, не хочу готовить для него праздничные ужины. Хочу, чтобы про мое День Рождения помнили! Не хочу быть записью в ежедневнике. Не хочу дорогих подарков! Хочу картонных колпаков, пластиковых тарелок с тортом и кружочками конфетти.  

Я не заметила, как на автомате  въехала на служебную парковку отеля, в котором находился офис. Да, именно тут я и переночую.  Пройдя через холл, помахала консьержу и побежала по узкому коридору. Как ни странно, но в приемной грел тусклый свет. А это значит, что Марго еще работает.

Я тихонько открыла дверь в ее кабинет. Она сидела в кресле, закинув ноги на стол. В ее руке был стакан с виски, Марго медленно катала почти растаявшие льдинки в спиртном.

 - Сидишь? – прошептала я.

- Стою... - она повернула голову в мою сторону и приподняла бокал, предлагая присоединиться.

- Нет! Я только что съела бургер, сточила картошку и отполировала холодной колой! Думаю, что от спиртного мне станет плохо! – я упала в кожаное кресло, рассматривая усталое лицо начальницы. Марго раскинула руки, словно не  было сил даже шевелиться. В вечернем приглушенном освещении, особенно сильно выделялись морщины вокруг глаз.

-Хорошо тебе. Молодость. Можешь есть гадость, запивать химией! А в моем возрасте поправляешься даже от салата! Завтра еду в Питер, если все...

Но я перестала слушать, потому что глаза застыли на ее столе, который был завален бумагами. Руки сами потянулись к сумке. В один миг все содержимое "шоппера" оказалось на ковре. Так, фантики, заметки, чеки... ВОТ!

Руки тряслись. Боль сковала все тело, лишая возможности говорить, думать, дышать... Я сжала клочок бумаги, вырванной из какого-то ежедневника и поднесла к салфетке, которую таскаю в сумке ... Они одинаковы. Когда человеку больно, он становится похож на рыбу. Потому что при каждом вдохе, чувствует, как сгорает гнилое человеческое нутро. Именно сейчас я чувствовала, что горю. Чувствовала, что что-то упускаю, чего-то не вижу, не знаю, не понимаю.