Осужденные...

Я не знаю почему вспылила! То ли от того, что его карие глаза так глубоко проникли под кожу, то ли от того, что мое тело рассыпАлось на кусочки от каждого его прикосновения. И я не знаю, что не нравилось мне больше. Я даже не сразу поняла на что он смотрит, я наслаждалась едва ощутимыми касаниями, лёгкими ударами его дыхания о мою воспламенившуюся кожу. Каждый раз, встречая его на том обрыве, я искала ответы в его взгляде, его радужка напоминала стекло, крашенное морозными узорами. Красиво, но холодно и ничего не видно! Толстые пласты льда обжигали мертвецким холодом, как только я старалась заглянуть глубже.... Мне приходилось сдаваться и начинать все заново. Но я не теряла надежды!  И именно в тот момент, когда мой внутренний голос кричал, стараясь уберечь от неизбежно всплывающего прошлого, я посмотрела в его глаза! Да, точно, в его взгляде не было того, к чему я привыкла... 

 Знаете, иногда о прошлом могут напоминать только шрамы или татуировки. У меня не было ни того, ни другого, но у меня были мои ноги, от вида которых хотелось плакать. Я не могла себе позволить открытую обувь, потому что люди переставали смотреть мне в глаза. Их взгляд, наполненный ужасом и брезгливостью, был прикован к моим ступням.  Когда-то тонкие девичьи пальчики были похожи на толстые колбаски, покрытые красными мозолями, которые никогда уже не сойдут, потому что раньше – это были кровоточащие дыры. Кровь стекала в пуанты, а я перебинтовывала их, заклеивала пластырем открытые раны, но продолжала танцевать...

Танцевать? Ха! Кто-то считает, что балет – высшая форма искусства. Восторженные зрители видят, как балерины лишь изредка касаются ступнями пола, проводя все оставшееся время в полете. Они демонстрируют гибкость своего тела, совершая невообразимые пируэты в воздухе. Все хлопают, наблюдая, как танцовщица опускается на носок, наслаждаясь мягкостью приземления. Но не все знают, что мышцы балерины сильные и крепкие, как стальные прутья, иначе она просто не смогла бы удержать вес своего тела на носке пуантов, площадь которого составляет пару квадратных сантиметров.

 Зрители  с замиранием сердца наблюдают за хрупкими фигурками танцоров, не понимая одного: чтобы показать зрителям танец летящей души, нам приходилось ломать свое тело. Я была частью профессии, ради успеха в которой, мы истязали материю, чтобы освободить душу...

Самое хреновое то, что я чувствовала себя виноватой. Я его обидела, и эта навязчивая мысль не давала мне покоя. Мои руки почесывались, пока я ждала своего выступления. Я не видела его два дня, мне катастрофически не хватало его грубого голоса, морщин на лбу, которые появлялись, когда он хмурился. Мне не хватало его запаха, обрывки которого до меня доносил ласковый  ветер. Мне нравилось, как он растирал ладонь большим пальцем, а еще меня дико возбуждало, как он смотрит на меня исподлобья, когда я рассказываю ему о приключениях, которые сваливаются на меня с завидной регулярностью. Он не давал оценок моим поступкам, не ругал, не осуждал, он слушал! А мне нравилось рассказывать.

Я вышла в темный зал, тишину которого разрушали только предвкушающие стоны мужчин. На маленьких столиках горели  красные светильники в форме женских губ. По залу прокатился звук отодвигающихся стульев, я подошла к шесту и прижалась к холодному металлу голой спиной. На мне сегодня был костюм собственного производства, который почти ничего не прикрывал. Шелковые черные ленты окутывали мою шею, извиваясь вокруг груди, стыдливо пряча соски, путались на талии и спускались к бедрам. Этот костюм я придумала сама, когда оказалась у обрыва. Я чувствовала нежные касания ветра, он будто старался прикрыть наготу, но забываясь,

начинал играть, извиваясь вокруг меня. Вот и сейчас я чувствовала прохладное скольжение шелка по коже, от чего на лице появилась улыбка. Я выдохнула, стараясь вспомнить каждую мелочь от завораживающего вида на озеро . Я кивнула ди-джею, который включил музыку, заставляя мое сердце взлететь высоко-высоко... Как птичка... буду парить, как птичка... Я закинула правую ногу на шест, растянувшись в полном шпагате вдоль металлической планки. Софиты стали медленно загораться, бросая ленивые лучи света, и я стала кружиться.  Я видела его карие глаза,  чувствовала, как дрожащие пальцы едва касаются моего тела. Я обхватывала его шею, скользила руками по крепкому торсу, замедляясь на стальном прессе. Нос щекотало, потому что так четко ощущался его запах, заставляющий дрожать каждую мышцу. Его прищуренный взгляд, затянутый туманом, посылал электрический импульс в самый центр моего женского естества. И мир замирал, переставая существовать!  Я танцевала для него... Я танцевала с ним.... Нас было только двое. И этого было достаточно!

Когда музыка стала стихать, ди-джей приглушил свет, давая понять, что выступление закончилось. В этот момент на сцену полетели цветы и купюры. Я не шевелилась пока не закрылся занавес. Я встала, стараясь отдышаться. Мой взгляд скользнул по полу, переводя разноцветные купюры в оценку, на которую я потанцевала сегодня. Замечательно!  Я собрала деньги и цветы, мой взгляд упал на большой букет чайных роз, бутон каждой был обернут розовой купюрой.... Вот, Черт! Вот это я потанцевала ! За кулисами, как обычно, стояли размалеванные сучки, лица которых были щедро сдобрены завистью.

- Держите, куколки! На чулочки! – я засунула пару купюр в руку первой попавшейся  и продефилировала к гримерке.

- Ну ты, мать, дала.... Нам можно просто закрываться! Потому что денег ни у кого не осталось! – охала Маринка, прыгая вокруг меня.

- Прости...

- Да, ладно! Ты просто бомба! А знаешь, что самое обидное?

- Ну? – я упала на диван, пересчитывая деньги.

- То, что они приходят посмотреть на наши письки и жопки, а ты просто танцуешь! – Марина сосредоточенно смотрела на меня.

  Нет! Нет! Только не Марина! Она не может так поступить со мной....