На острие углы

- Ах, а тебя... Чтоб у тебя вместо носа рог вырос! Чтоб у тебя ребенок с хвостом родился! Чтоб тебе до смерти ничего, кроме воды, не пить! Чтоб...

Привлеченные шумом, через толпу стали пробираться стражники, и цыганка испарилась, оставив злого, растерянного матроса, обалдевшего от такого напора.

- Сюда! - Я дернул Адепта за рукав и затащил его в самую гущу народа. Мне тут же отдавили каблуком ногу, но это было не так страшно по сравнению с тем, что могло случиться.

- Что такое? - спросил Адепт.

- Это он, Бернандес!

- Мертвый?

- Да. Только выглядит чуть получше, чем обычные покойники, - скривился я. - Хуже сюрприза не придумать.

Вряд ли Бернандес знал наверняка, что мы собрались в дальние края. Скоре всего он просто предусмотрел такую возможность и теперь толкался здесь с парочкой (а может, и больше) сообщников. Он был без шляпы, на голове белела повязка, а рука была обвязана тряпкой, на которой темнели бурые пятна. И стоял он именно там, где и должен был стоять, чтобы доставить нам как можно больше неудобств. Место он выбрал на возвышении, откуда мог обозревать значительную часть порта с длинными приземистыми рядами складов, площадью и длинными деревянными пирсами, у которых лениво покачивались суда, как бы накапливая силы для дальнего похода. Пройти мимо него и остаться незамеченным было невозможно. Он стоял как вкопанный и только водил головой, как волк, принюхивающийся к запаху мяса.

- Что нам делать теперь? - спросил я.

- Если мы напоремся на него... Он не остановится ни перед чем. Даже если и не убьет, то затеет такую свару, что флот уйдет без нас.

- Что из этого следует?

- Нам нужно обойти его и незаметно проникнуть на "Санта-Крус". Учитывая его одержимость и сверхчеловеческое чутье, а также упрямство и еще кое-что, нет никакой надежды, что он сам уберется с этого места. Надо как-то согнать его оттуда.

- Каким образом?

- Будем думать...

- Золотой мой, дай монету, погадаю. Узнаешь, что будет, как беды избежать, где любимую найти и как сердце ее покорить. Дай монетку, золотой мой! Толстая цыганка, только что разговаривавшая с матросом, вновь искала легковерных и щедрых простаков, и почему-то решила, что мы как раз из этой породы.

- Хорошо. - Адепт вытащил несколько монет.

При виде такой суммы лицо цыганки вытянулось, и. она издала какой-то утробный звук. Рука ее потянулась к деньгам, но Адепт сжал пальцы в кулак.

- Подожди, сначала работа.

- Все, что хочешь, золотой, нагадаю! За такие деньги! Говори.

- Я сам кое-что хочу тебе нагадать. Например, что у тебя семеро детей, а недавно ты украла еще одного, - усмехнулся Адепт, глядя, как глаза цыганки округляются и она начинает хватать ртом воздух. - Но не об этом речь. Часть этих денег ты получишь сейчас, и в два раза больше, если сделаешь работу. А поработать тебе придется.

Он изложил все, что нужно сделать, и отсыпал цыганке часть монет.

- А если бить будут? - покачала головой она. - Надбавить надо.

- Добавлю, если сделаете дело.

Она обернулась и что-то крикнула ш. своем языке. И будто по волшебству отовсюду стали стекаться цыгане: четырнадцатилетние мамаши с детьми за спиной, ребятня самого разного возраста и даже двое мужчин-цыган, которые обычно сопровождают женщин, отправляющихся на добычу денег. Вскоре их набралось человек тридцать. Одна половина окружила нас, а вторая направилась к капитану Бернандесу.

Ну вот, начинается!

- О, Педро, любимый мой, я так давно тебя искала! - заголосила молодая цыганка, распахнув объятия и бросаясь к капитану.

Он кинул на нее изумленный и злой взгляд и произнес:

- Ты ошиблась, шлюха!

- Педро, как ты можешь так говорить обо мне? Обо мне, твоей черноглазой Лауре, которую еще недавно называл ласточкой и козочкой. - Она всхлипнула и бросилась к нему на грудь.

- Отойди, шлюха, или я сверну тебе шею!

- Люди, он собирается свернуть мне шею! Той, которая ночью на теплой земле, заменявшей нам мягкое брачное ложе, клялся в вечной любви! Мне, матери его ребенка! - Тут же ей в руки сунули младенца, которого она попыталась вручить капитану. Тот оттолкнул ребенка, забористо выругался, и рука его потянулась к шпаге. Цыгане обступившие его, возбужденно загалдели,

- Уйдите отсюда или я выпущу вам кишки! - заорал громогласно капитан Бернандес. - Стража!

- Да, стража! - заорала молодая цыганка, падая на колени и обнимая ноги капитана. - Идите сюда, стражники! Он хочет убить меня! Меня, его длинноногую трепетную лань, как он еще недавно меня называл. О, стражники, лучше вы убейте меня! Мне незачем жить! И я не хочу умирать от руки этого мерзавца, еще недавно богохульно честившего святую католическую церковь!

- Ах ты... - Голос капитана захлебнулся от ярости. Бернандес потянулся пальцами к шее цыганки, но тут подоспели стражники, и начался истинный бедлам. Бернандеса оттащили от цыганки. Он требовал арестовать ее за нападение, она же ломала руки и называла его не иначе как "мой возлюбленный". Стражники ничего не могли понять. Наконец один из них заявил, что не удивляется тому, что сеньор соблазнился прелестями цыганки, бывало, сеньоры и поважнее его соблазнялись ими. Рука Бернандеса снова потянулась к шпаге, но стражники пообещали тут же арестовать его.

Конца всего этого представления мы не видели. Под прикрытием цыган мы пробрались к трапу галиона, где окончательно расплатились с толстой цыганкой, как и обещано было, надбавив ей за риск. Время до отплытия мы провели в трюме.

И вот настала минута, когда были отданы швартовы и "Санта-Крус" заскользил по водной глади.

- Давай поднимемся на палубу, - предложил я. - Теперь Бернандес нам не страшен. Следующий флот снарядят не скоро, а на этот ему уже не попасть.

- Пошли.

Палуба была запружена людьми. Мы протиснулись к фальшборту. Отплыли мы недалеко, и еще был хорошо виден причал с провожающими.

- Вон он! - указал пальцем Адепт.

Бернандес стоял на том же самом месте. Цыгане оставили его в покое, и теперь он, приложив руку козырьком ко лбу, смотрел вслед уходившему флоту. Наш корабль шел последним. Внезапно капитан покачнулся и в ужасе прикрыл рукой глаза. Казалось, он едва удержался на ногах. Услышать его, конечно, было невозможно, но мне показалось, что я все же услышал его стон, в котором смешались боль и ужас. Этот стон отозвался в каждой частичке моего тела.