Страница 17 из 65
Я не могла это больше слушать, по моим щекам катились горькие слезы. Макс унижал меня, как только мог, и теперь даже глумился над Робертом. Смеялся над человеком, которому и в подметки не годится.
– Не говори так о нем! – крикнула я. – Ты даже ногтя его не стоишь!
Но мои слова тут же вызвали удар.
Боже... Макс ударил меня по щеке, и от резкой боли я стала ерзать ногами, чтобы отползти от него как можно дальше – в самый угол возле унитаза. Я не ожидала такой жесткой реакции и теперь боялась новых побоев. Щека пылала, руки дрожали, сердце билось от страха словно бешеное.
Но Макс поднялся, подошел ко мне вплотную и опустился на колено.
– Я не давал тебе слова, Лиса, – его злые глаза пугали до мурашек. – Ты не имеешь права говорить, если хозяин тебя об этом не просит... Понятно? Лаять можно только тогда, когда я скажу тебе «Голос». Когда хозяин даст команду... А до этого ты должна молчать. Сохранять молчание, что бы я ни говорил. И что бы я ни делал... Поняла? Тебе ясно? – спросил Макс, но я боялась отвечать. – Ясно?! – крикнул он и схватил меня за голову, чтобы я кивнула. – Вот и отлично... Молодец. Хорошая псина... – Макс поднялся на ноги и достал что-то из пакета. – Послушная псина может есть. Вот твоя еда. Подкрепляйся...
Он открыл жестяную банку и вывалил в миску на полу консервы. Нечто желеобразное и на вид совсем несъедобное... Похожее на собачий корм.
Мой хозяин взял пакет и ведро, а затем вышел за дверь и запер «нору» на ключ. На лестнице послышались шаги. Звук становился все тише и тише, пока окончательно не затих...
Понимая, что лампочка скоро погаснет, я заглушила в себе гордость и жадно набросилась на еду. Она была холодной и дурно пахла, походила на фарш из куриных шкурок, хрящей и картона. Но это было единственным, что я могла съесть. А бороться с голодом сил не оставалось.
Макс очень быстро добивался своего – я становилась жалкой и послушной псиной, которая терпит удары и ждет хозяина, виляя хвостом. И пускай мне хотелось рыдать от этой роли, но выбора мне не оставляли.
Выбирая между верной смертью и унижением, я выбирала второе.
Я родилась в Америке. Хотя в планы моей мамы это точно не входило. Она приехала сюда из России на учебу – юная, умная, жадная к знаниям девчонка, победившая на всероссийской олимпиаде. Ей пророчили светлое будущее, должность в универе или даже престижную работу в одной из компаний в штатах. Требовалось лишь пройти курс обучения, получать хорошие оценки и держать в голове тот факт, что только идеально сданный экзамен позволит остаться в США или же вернуться домой в роли ценного кадра для столицы. Ее родители не были богатой семьей и всем сердцем надеялись, что дочь продолжит идти по намеченной дорожке, используя выпавший шанс.
Вот только сказка о покорении Нью-Йорка вышла не такой красивой, как хотелось.
Мать оступилась и связалась с плохой компанией. Подробностей я не знаю, но от приемной семьи узнала только то, что мама подсела на химию, стала прогуливать пары. А закончилось все тем, что ее изнасиловали. Вывезли в пустыню и бросили там умирать...
Ее чудом спас патруль пограничников, которые ищут нелегалов. Копы отвезли девушку в больницу, взяли показания, составили фоторобот тех ублюдков, что надругались над моей мамой... А через девять месяцев появилась я.
Я понимаю, что такие вещи просто так не забывают. Маме было трудно. Очень трудно и... страшно. Она понимала, что все разрушила своими же руками. Что если бы она не связалась с плохим парнем, не взяла первую дозу в долг и не стала прогуливать учебу ради всяческой дряни, то все бы не закончилось так печально.
Конечно, у мамы была я. Но... она не смогла оправиться и стала много пить, чтобы заглушить свою боль. Чтобы забыть то, что уже невозможно выбросить из памяти. Чтобы смыть все то, за что она ненавидела саму себя.
И меня отобрали.
По закону я была гражданкой штатов, а вот маму депортировали. С тех пор я ее не видела, ни разу, и даже не пыталась отыскать. Наверное... не знаю, думаю, мне было просто стыдно за нее, и в душе я злилась на родную мать за то, что она обрекла меня на детский дом, не обуздав своих внутренних демонов.
Но, к счастью, в интернате я пробыла недолго. Милая русская девочка быстро нашла себе новую семью, и меня удочерили.
С этого момента я стала впитывать то, что называется семьей. То, что принято называть простым человеческим счастьем и домашним уютом. Меня хорошо кормили, хорошо одевали, никогда не обижали и просто лелеяли, будто я крохотное божество. Я росла в окружении любви и доброты, не боялась улыбаться взрослым людям, смеялась до упаду и плакала лишь тогда, когда Шрам убивал папу Симбы.
Я была счастливым подростком, который прилежно учился и никогда не прогуливал уроков. Шестнадцатилетней девчонкой в белоснежных кроссовках, с пушистым хвостом из черных волос и неизменной книжкой в руках. Одноклассницы звали меня зубрилой. Но я понимала, что это лишь зависть, ведь тот, кто хорошо оканчивает школу, получает билет в успешное будущее. Поэтому все вечера я проводила за учебой, а будущего мужа представляла взрослым и добрым. Я верила, что он будет меня ждать на пороге универа, когда я наконец-то брошу в небо квадратную шляпу и выпью шампанского, как полноценный взрослый человек.
Но потом я встретила Макса.
Живого, резкого, шумного, уверенного в себе парня с татуировкой на плече. Он был немного старше и уже окончил школу. Я увидела его, когда он привез после уроков партию «товара»... Мои сверстники охотно подходили к Максу и меняли карманные деньги на маленькие свертки. Само собой, я понимала, что он преступник и толкает наркоту, но отделаться от мыслей про этого хулигана все никак не могла.
Я думала о нем по дороге в школу, на уроках, когда возвращалась домой и снова видела его блестящую машину – с открытым верхом, с обилием лазурной краски, словно небо, и ослепляющего хрома. Этот тандем словно шептал мне: «Подойди... Не стесняйся и заговори с этим парнем».