Страница 5 из 6
Тут же в Сибири около Байкала у бурят в могилу вместе с покойником кладут одежду и другие житейские принадлежности, приводят любимого коня и убивают его или пускают в степь, чтобы умерший мог ездить на нем[16]. Конь этот еще при жизни бурята освящается шаманом с особыми обрядами; на нем не ездят и его берегут на случай смерти господина[17]. Тунгусы зашивают труп в оленью шкуру и вешают на дерево с любимым оружием умершего и котлом, дно которого пробивается[18]. Их соседи якуты в прежнее время имели обыкновение в случае смерти знатного человека хоронить с ним верхового коня со всей сбруей, другого коня, навьюченного съестными припасами и дорогими мехами, и затем заживо погребали человека, который должен был прислуживать покойному на том свете. Теперь они ограничиваются принесением в жертву его любимого верхового коня[19]. Улаганские теленгиты в Алтайских горах одевают тело мертвеца и кладут в юрте около огня; тут же кладется табак, и в небольшую ямку, выкопанную в земле, вливается чашка араки и ставится еда. В могилу вместе с покойником зарывают котел, чашку, трубку, табак, войлоки, седло и даже веревки, а близ могилы родственники убивают самым мучительным образом его верховую лошадь[20]. Переходя в Европейскую Россию, мы встречаем у вотяков тот же самый обычай. Они кладут в гроб вместе с умершим многие его вещи; инструмент для плетения лаптей, ножи, ложку, пищу, табак, мешочек с деньгами, а у детей игрушки[21]. Мать умершего ребенка в церкви при отпевании выжимает ему в рот три раза понемногу молока из груди[22]. Чуваши Златоустовского уезда Уфимской губернии опускают покойника в могилу, в которой поставлено четыре доски вместо гроба; на одной из них прорезано окошечко; на дне постлан войлок и положена в изголовье подушка. В этот гроб умершего кладут на бок и туда же бросают несколько съестных припасов, вещей и денег, упомянутые вещи кладутся чувашами для того, чтобы умерший, явясь в другую жизнь, мог представить их в доказательство, что он был человек трудолюбивый и жил на земле хорошо и, следовательно, достоин получить и там хорошее место[23]. В Северной Америке у тетонов-сиу все имущество умершего хоронится с ним. Его одевают в лучшие одежды, а любимую лошадь, оседлав и украсив, убивают близ тех высоких подмостков, на которых покоится тело. Часть хвоста они кладут у головы умершего, думая, что дух его будет ездить на своем любимом коне[24]. В тропической Южной Америке дикие манаосы зарывают в могилу вместе с трупом одежды, украшения и изломанное оружие[25]. На островах Новой Зеландии воинственные маори, погребая вождя или храброго воина, кладут с ним все его оружие[26].
К западу от Суматры на острове Ньясе туземцы совершают похороны своих вождей весьма торжественно. Из отрядов особенно замечателен по своей оригинальности следующий. Под самой кровлей над больным привязывают раба и морят его голодом с тем, чтобы в момент смерти вождя можно было сбросить на умирающего господина его раба, также испускающего последнее дыхание. Души их одновременно унесутся таким образом в загробный мир. У могил они вешают мешочки с рисом и бетелем, а на самой могиле кладут разбитые тарелки[27]. Южноафриканские бечуаны натирают могилу луком, подле мертвеца бросают ветку акации, различные корни, боевую секиру, копья, хлеб, семена огородных растений и кость старого быка[28].
Приведенный выше перечень предметов, погребаемых вместе с покойником у самых различных племен земного шара, с соблюдением разнообразных обрядов, вводит нас в совершенно чуждый и оригинальный мир и дает возможность выяснить особенности миросозерцания малокультурного человека. Материалистическое представление души и ее бессмертия отражается в обстановке похорон, во время которых дикие и полудикие люди выказывают, с одной стороны, нежные заботы об усопших, а с другой, проявляют эгоистический страх в случае неисполнения желаний умерших, вредящих, вследствие неудовлетворенности своих потребностей, живым родственникам и друзьям. Фантазия этих детей природы не может представить жизнь загробную иначе, как на основании данных, добытых из обстановки и условий своей собственной жизни. Алтайцы, например, говорят: «На том свете мы будем жить так же, как и здесь, т. е. будем сеять хлеб, водить скот, пить вино и есть говядину. Только на том свете мы будем жить гораздо богаче, потому что нам будет отдан не только весь тот скот, который мы имели на земле, но и тот, который околел»[29]. Гиляки на низовьях Амура тоже убеждены, что души или духи умерших продолжают жить на небе таким же образом, как они жили на земле[30]. Вера в то, что душа после смерти продолжает за гробом более или менее самостоятельное существование, может считаться повсеместным явлением, твердо установленным этнографической наукой.
Приведенные выше примеры должны были подготовить к разрешению вопроса о том, как представляют себе низшие расы духовное начало в человеке и какими свойствами они наделяют человеческую душу. Душа, как нечто отдельное от тела, представляется в более или менее ясных образах, но нельзя сказать, чтобы у какого-либо племени, из малокультурных, существовало определенное воззрение насчет духовности души как той части человека, которая во всех отношениях резко отличается от тела с его материальными признаками; так, австралийцы никак не могут составить себе понятие о душе в ее отвлеченном виде: она у них зависит от тела, с которым, по-видимому, связана и будущая жизнь[31]. Таким образом, свойства тела переносятся и на самую душу; она реальна, но только более тонка по своему строению. Новокаледонцы отличают в человеке две субстанции: видимое тело и невидимую душу, которая, однако, имеет форму человека[32]. Новозеландцы маори не только признают существование души после смерти, но и считают ее состояние вполне духовным, однако и они придают душе тот образ, который соответствует виду живого человека[33]. В одной бурятской сказке вполне отчетливо передается представление о вещественности души, которая может слышать, видеть, причем принимает образ пчелы. Один бурят увидел, как из носа спавшего товарища выползла пчела, как она летала около юрты, залетела в какую-то пору, затем выползла из отверстия и, возвратившись в юрту, ходила по краю корыта с водою, потом, упав в воду, с трудом из нее выбралась и, наконец, опять вернулась в нос спящего. Из расспросов оказалось, что сновидения спавшего бурята вполне соответствовали действиям и приключениям пчелы. Этим объясняется, почему буряты никогда не убивают пчел, залетающих в юрту[34]. На то, что низшие расы представляют душу в человеческом образе, намекает одно верование, весьма распространенное среди различных племен. Многие народы думают, что между изображением человека и его душою существует некоторая таинственная связь. Североамериканские индейцы дакота боялись давать снять с себя портрет, думая, что их душа будет связана с изображением и не попадет в лучший мир[35]. Древние монголы до принятия буддизма имели обыкновение в случае смерти любимого человека, сделав фигуру наподобие покойного, хранить ее в своих домах и оказывать ей почитание[36]. Среди якутов неутешные родители после смерти маленькой дочери приготовляют из бабки лошади куклу, причем голова делается серебряная и лицо должно быть похоже на умершую. Богатые одевают куклу в меха черно-бурой лисицы, а бедные – в меха горностая. Изображения эти назывались у якутов кыс-тангара (девочка-богиня), ставились в юртах и наделялись различными приношениями[37]. Желая выразить духовность души, многие народы называют ее тенью[38] или же уподобляют, как показывает самое название, дыханию, дуновению ветра. Жители острова Ньяса к западу от Суматры, утверждают, что после смерти человека его душа возвращается к источнику своего происхождения – ветру[39].
16
Шашков. Шаманство в Сибири. Записки Импер. Рус. Г. О. Кн. II, 58.
17
Gmelin. III, 33.
18
Шашков. 58.
19
Припузов. Шаманство у якутов Якутского округа. Известия В. С. О. Имп. Г. О. Т. XV, 65.
20
Адрианов. Путешествие на Алтай и за Саяны. Записки Имп. Р. Г. О. т. XI, 333–334.
21
Bush Max. Die Wotjäken. 143.
22
Bush. 145.
23
Меньшов. Этнографический очерк быта и обычаев чувашей Уфимской губернии Златоустовского уезда, Записки Оренб. Отд. Имп. Р. Г. О. Вып. III, 243.
24
Dorsey. Teton Folk-Lore. American Anthropologist. Vol. II. 144
25
Martius. I, 590.
26
Kerry-Nicholls. The Origin, Phisical Characteristics, and Ma
27
Rosenberg. Der Malayische Archipel. 158.
28
Spillma
29
Потанин. Очерки Северо-Западной Монголии. В. IV, 133–134.
30
Deniker. Les Ghiliaks. Rev. d’Etnographie. II, 304.
31
Lumholz. Among the Natives of Australia. Bull. of the Amer. Geograph. Soc. XXI, 29.
32
De Vaux. Les Canaques de la nouvelle Calédonie. Rev. d’Etnogr. II, 343.
33
Kerry Nicholls. 200.
34
Агапитов и Хангалов. Материалы для изучения шаманства в Сибири. Шаманство у бурят Иркутской губ. Известия В. С. Отд. Имп. Рус. Г. Общ. XIV, 68.
35
Dorsey. 143.
36
Банзаров. Черная вера. 97–98.
37
Припузов. 60.
38
Bush, Dawson. 51.
39
Rosenberg. 175.